Дороги

Не знаю что там встречу впереди –

Сыпучие барханы, степи, ели.

Но знаю, что не сбиться мне с пути,

Поскольку я иду без всякой цели.

В пути поёт мне песню ветерок,

Иль ветер завывает словно черти

О том, что в жизни множество дорог

И все они ведут нас только к смерти.

Севастополь

Одного я не пойму,

Что шипят уродины?

Я в России, я в Крыму,

У себя на Родине.

Слёз не лей, не истери,

Прыгая и топая,

Ты на стеллу посмотри,

Что у Севастополя.

Установлена дедам

Тем, что из России.

Значит, и владеть им нам,

А не жёлто-синим.

Чуть бы раньше….

То случится среди нас с каждым,

Скажут доброе и кто в злобе.

Каждый станет среди нас важным,

Понесут его, когда в гробе.

Не услышать о себе речи,

Что при жизни ты хотел слышать.

И ответить-то тебе нечем,

Чуть бы раньше, ты бы мог выжить.

Чёрные костюмы

Они-то знают: завтра мне под нож –

Здоровым стану, может быть иначе.

– Там под наркозом смерть переплюёшь?!

–  Попробую, но проще бы на даче.

Вскопать все восемь соток до одной,

Засеять многолетними цветами.

–  Прогноз?

–  Я Вам признаюсь небольшой.

В конце-концов мы встретимся же с вами.

Но я страхуюсь  

каждый день коньяк,

Я пью с хирургом

тем, что резать будет.

А значит,

если будет что не так.

Он в тех плевках, мне хоть чуть-чуть подсудит.

Ну ладно

– Что приехали молчать?

Вы расскажите, как там восемь соток?

Что кисло? Не впервой мне умирать.

Ненужно в разговоре кислых ноток.

Но если что, так я писал стихи,

В тетрадках тех, мои о жизни думы:

Кто умерли, а также женихи...

Все надевали чёрные костюмы.

Правильные люди

Есть правильные люди на планете,

Средь них ни ты, ни я, а только дети.

Идею подсмотрел у Dodo из Марселя. Надеюсь, она меня не обвинит в плагиате. У неё это в прозе, у меня в дух зарифмованных строчка.

Фанера

В эстраде сегодня в цене ягодицы,

Там стой и ресницами хлопай.

Не зря, тех на сцене, зовут поп-певицы,

Поют они ртом, как и попой.

***

Прогрессу не чужды и попа-певцы,

Звучит для нас запись с кассеты.

А если в живую споют хитрецы,

Так вспомнятся нам туалеты.

Чёрный бумер

Всё замерло, как будто кто-то умер,

Три ночи – вот такая тишина.

И только вон соседский чёрный бумер,

Мурчит ритмично что-то у окна.

Стоит сейчас похоже на прогреве,

Минут пятнадцать – и к нему придут.

Хозяева, похоже, охерели,

Куда им в три с пятнадцатью минут?

Вот подошли, как ожидалось – двое,

Мужик в плаще, и женщина в пальто.

Уедут – продолжение покоя….

А может быть у них и умер кто.

Должники

на сообщение Dodo (Марсель. Франция) «Возлюби врага своего…»

Чёрные врачи спасают члена Ку-Клукс-Клана

Мы люди все – от самого зачатья,

До неизбежной гробовой доски.

А это значит меж собою братья

И вечные по жизни должники.

Но зачастую долг не отдаётся

Растёт, растут проценты в том числе.

А кровь людская льётся, льётся, льётся

И коркой засыхает на земле.

Дорогая

Я готов умереть без надежды воскресть

И скажу, и скажу умирая:

Дорогая спасибо за то, что ты есть.

Да, спасибо, спасибо родная.

Ты, простила меня, за былые грехи

И за всё не такое простила.

Понимаешь, что в жизни полно чепухи,

В понимании этого сила.

Буду предан тебе, буду твой, как я есть,

Твой навечно моя дорогая.

Я умру за тебя без надежды воскресть,

Промахнувшись воротами рая.

Без тебя, я уже никуда не пойду,

Просто видно судьба мне такая.

За тебя я готов жизнь закончить в аду,

Я готов, я готов дорогая.

Амброзия

На «Сад деревенский у озера». Pelageya, русская американка.

Сад у озера. Тишина,

Это было, знакомо, в юности.

Ты так ждал, что придёт она,

Утопая в любви безумности.

Понимаешь, всё то прошло

И ни те эти сад и озеро.

Совпадают, правда, число,

Точно также пахнет амброзия.

Попутчики

Ждёт меня впереди новая трасса,

Здесь никто не залезет вперёд.

У окошка стою… с краткой надписью «Касса»,

Где судьба направленье даёт.

Вот стоявший за мною завёлся,

В туже сторону просит билет.

Мы доедет куда-то…. и там разойдёмся –

Он попутчик, а спутников нет.

Так и еду – сегодня с одними,

А назавтра соседом другой.

Так хотелось бы ехать… всегда со своими,

Ещё лучше с одной, дорогой.

Да с попутчиком легче и проще,

Обязательств не душит аркан.

Только утром с похмелья… качает, полощет,

Но никто не подносит стакан.

Он же вышел на станции ночью,

Не прощаясь, не дав телефон.

Не желал попрощаться со мною воочию,

А зачем? Коль из памяти вон.

Заскрипели вагона ступицы,

Новый попутчик начал хмелеть.

Так не подсели в вагон… спутники, спутницы,

Видно мал я чтоб спутник иметь.

Крыса

Необязательно быть капитаном,

Чтоб переплыть океан.

Крыса, что в трюме сидит за титаном,

Видела множество стран.

На днях, надеюсь, кто-нибудь зайдёт

Вдруг стало не до встреч, не до прогулок,

А впрочем, так никто и не зовёт.

Квадрат квартиры, как глухой проулок,

Тот, что зимою снегом занесёт.

И жизнь уже на грани пребывания,

Где нет вопросов: Почему? Зачем?

Всё чаще, но спокойнее, прощания –

Не за горами встреча «насовсем».

Тебя уже внесли строкою в Списки.

И вот всё ближе «галочка» к твоей.

Уйти придётся просто по-английски –

От всех… учеников… учителей.

А лишь недавно были притязания,

Что без тебя никак – ты нужен всем.

Но вот уже на грани привыкания

Значение, размерами в ангстрем.

Вдруг стало не до встреч, не до прогулок,

Без диалогов дням потерян счёт.

Квадрат квартиры пустотою гулок,

На днях, надеюсь, кто-нибудь зайдёт.

Жалко

отзыв на статью Пелагеи (Русская Американка)  «Ещё раз о собаках».

Пусть и память – полумрак,

Прошлое – примерность.

Точно помню всех собак

И собачью верность.

С ними был накоротке,

Ну а как иначе.

Помню, лижут по щеке

Языком горячим.

И проводят много дней

Воя на могилах….

И повыли б на моей,

Жалко пережил их.

Часы

И бытие тоскливое, как осень,

Где вперемежку с холодом дожди.

Немного ожидает впереди

И стрелки на часах давно за восемь.

Точней за двадцать, восемь – то весна,

Которая давно отбушевала,

Её даётся в этой жизни мало

И потому, весной поменьше сна.

Ах, лето, лето – время созреванья,

Когда ещё не виден горизонт,

Продуманного больше – чужд экспромт

И поровнее чем весной дыханье.

Про осень сказано – она остудит,

Чтоб до зимы был проще переход

Всё стрелки выше, сходятся, вот… вот

Двадцать четыре скоро будет.

ТераФлю

Я нужен только докторам

И не живу, терплю.

И вместо кофе по утрам

Теперь пью ТераФлю.

Баланс

И часовые стрелки, как сизифы,

Стремятся вверх, вершин достигнув – вниз.

Не зря болеют слуги и халифы

И наша жизнь, скорее эпикриз.

Не зря же говорил поэт «И кстати,

Господь болел, когда наш мир творил».

Своё добавлю к этой я цитате:

«Был шанс, второй, поднакопил бы сил».

Скорей всего – любовь оставил, веру,

Как без любви, и вера дорога.

Во всём же остальном он знал бы меру…

И у него не вышло б ни фига.

Нужда

Ты к начальству в кабинет

не стремись по любой ерунде.

Туда заходить, как в туалет

стоит при крайней нужде.

Гимн водке

Ах, водка вот такая гадость,

Ну, просто не хватает слов.

Но всё ж она приносит радость,

Хотя б на несколько часов.

Ты выпил – по колено море

И сам собой как монолит.

Затем, в больнице в коридоре

Ты не прикаян и не брит.

Ах, пиво – это же лекарство,

Что лечит раны прошлых бед.

С похмелья за него полцарства

Отдам, вот только царства нет.

Жизнь и ....

Неспроста, но непонятно почему,

Но в периоды кромешного безлунья,

Только город погружается во тьму,

Словно в омут погружаюсь я в раздумья.

Понимаю перед вами я другой,

Не такой, да не такой, на самом деле.

Изгибаюсь словно радуга дугой,

Чуть держась, как говорится, на пределе.

Вы не верьте, что смешно, когда смеюсь,

Просто слёзы мною выплаканы раньше.

Жить мне страшно, умереть я не боюсь,

Смерть, не жизнь, и не допустит фальши.

Мне рад

Продолжение, точнее начало стихотворение «Последний просмотр». Получается сначала было написано окончание, а вот теперь начало.

Лет десять шествует за мной

И выбирает тот момент,

Чтоб рядом не был врач и мент,

И чтоб пора была ночной.

В кармане брюк он прячет нож,

Похоже, может быть кастет,

И так всё ходит десять лет,

А я твержу – мол, не возьмёшь!

Непрост я и вооружен,

Как он всего лишь жду момент,

Чтоб рядом не был врач и мент

То время – действовать ножом.

Ну, наконец-то всё сошлось,

Окликнул он меня баском,

А голос, думаю знаком,

Пусть нам болтать не довелось.

Подходит. Мне знаком мужик,

Был раньше, тоже он брюнет…

Да это – я. «Привет! Привет!»

И слева, вправо ножик вжик.

Секунда… падает ничком,

Мутнеет, стекленея взгляд.

Но видно – по губам – он рад,

Он о конце мечтал таком.

Стихи не стоит сочинять

Стихи не стоит сочинять,

что сочинялось – не стихи.

Уменье рифму подбирать,

вас не спасёт от чепухи.

И в строчках, что меж запятых,

нет места всякому хламью…

И не придумывая – в них,

стихами пишут жизнь свою.

Написал я, как смог.

Что ж читатель – глумись.

Знаю путанный слог,

Но такая и жизнь.

Тампон

Вправду ли думаешь иль предуряешься,

Слышу, мол, русских с Украины вон,

Зря дорогой ты кричишь, разгораешься

Ты не свеча, для влагалищ тампон.

Свет в окне

И тот вопрос, как бред:

Так быть или не быть?

Я выключаю свет.

Придётся ли включить?

А ночь, она есть ночь,

Должно же быть темно.

И с окон шторы прочь,

Пусть светит мне окно.

В котором фонари,

Сияют сквозь стекло.

А значит, хоть умри,

Но будет здесь светло.

И вот отпал вопрос,

Который словно бред.

С того мне не спалось...

Боялся всё за свет.

Цыплёнок жаренный

Цыплёнок жареный,

Цыплёнок пареный

Пошёл по Невскому гулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

Аркадий Северный (настоящее имя Аркадий Дмитриевич Звездин; 12 марта 1939, Иваново — 12 апреля 1980, Ленинград)

Сколько среди слышащих глухих,

Сколько душ закованных в металл.

Он делил, что было на троих,

А вот смерть ни с кем делить не стал.

В никуда летели журавли,

Он летел за ними в никуда.

Для него мы были все свои,

Он для всех своим был как звезда.

Был любим, от малолеток до старух,

Пусть и мало кто его в лицо и знал.

Скажет кто-то --- отгорел он и потух,

Только я б того сказавшего послал.

Сижу я трезвый иль раскумаренный,

Один иль с бабами в парилке я сижу.

Смогу вам спеть я «Цыплёнок жаренный»,
И про евреев, я вам всё порасскажу.

Двоякость

Многолика жизнь-игра,

Разные в ней роли.

Есть герои от добра,

Есть и зла герои.

Прославляют тех и тех,

Бюсты, позолота.

То, что видится как грех,

Подвиг для кого-то.

Двое

Пока ты не один,

Есть хоть один с тобой.

То ты непобедим,

Пусть лезет враг стеной.

Но стоит потерять,

Последнего того.

Состриженная прядь –

Не стоишь ничего.

Держись, держись его

Да чтоб держался он.

Вы с фразой, что на ё…

Вдвоём на миллион.

Гюго

Пусть будет за окном – соседний дом,

облезлая стена.

И на столе один стакан – в нём ром

И больше ни хрена.

Пусть буду я и больше никого,

В квартире я один

И мир, что проклинаем, был Гюго,

Так справедливо блин.