Оглянись

 

В подлунном мире, так много чуши.

Его же голос влетал нам в души.

И вслед за песней, на первой трети,

Мы становились уже — не дети.

С надеждой ждали, как он похоже…

Чтоб оглянулся на нас прохожий.

Как есть

Раздал всем, что надо, Господь,

Но бросились люди в обмены.

Меняли морковь на ломоть

Пахучей лепёшки ячменной.

 

Всё дальше от божеских врат,

Они каждый год уходили.

Был в братья записан не брат,

И куча какой-то там гнили.

 

Пока было всё хорошо,

Они притворялись родными.

Лишь ветром подуло свежо,

Тобой торговали калымя.

 

Строча про — не братьев — стихи,

Других под родню выбирали.

Втоптали в разряд чепухи,

Простое понятье морали.

 

Пусть будет, как есть, не химичь,

Историей нашей учёный —

Когда-то Владимир Ильич,

Ввел хряков в наш ряд калачовый.

Бог с тобой

Всё начиналось не интригой,

Без всяких там хитрющих схем —

Она была открытой книгой.

Он был неграмотный совсем.

 

Понятно стало то с пролога,

Духовно слаб и головой.

Она помыкалась немного,

Затем решила — Бог с тобой.

Дойду

Мне по зимнику два километра,

Чтоб к любимой сегодня дойти.

Мы влюблённые с ней в стиле ретро,

Обещался — приду я к пяти.

 

В старину — дали слово, держали,

И любовь была к слову строга.

ЭсэМэС-ки тогда не писали:

Извини, не приду, мол пурга.

 

Ветер бьёт по лицу и по нервам.

И снега наметают беду.

Но сказать тем метелям — а хрен вам,

Всё равно я к любимой дойду.

Триста на сто

От всех переживаний мне не деться,

Где радости — один на миллион.

Всё беспокойно там — в районе сердца,

И вечно не в порядке тот район.

Идут себе там митинги сплошные.

Бывает, что по поводу и без.

И мысли ковыряя мостовые,

С плакатами шагают «За прогресс».

То тишины, то денег не хватает,

Бывает даже сразу то и, то.

Район опасный в нём и убивают,

Особенно как триста и на сто.

Бой в городе

Разбитые фонарики, воронки,

Когда-то здесь влюблённым парк шептал.

И там, между деревьями — в сторонке,

Есть чей-то бюст, закованный в металл.

 

С верхушкой, словно срезанной, берёза,

И вдоль ствола расколотая ель.

Газон от пепла выглядит белёсо,

На нём тела, тех первых, из потерь.

 

Везде сквозит какая-то любезность,

С заботою о тех, кто здесь умрёт.

Старательно оформленная местность…

По плитке ты бежишь на пулемёт.

Пустота

Ты откровений здесь не встретил,

Но разве глупостей лоску́т.

Стихи — они, отнюдь не дети,

И не умнеют, не растут.

Как их слепил, такими будут,

Пока года их не сотрут.

И нет в них мудрости по пуду,

И пустота одна лишь тут.

Мозги особо не мороча,

Писал, как мог, всё вкривь и вкось,

Тем занимал пустые ночи…

Когда мне просто не спалось.

Разговор

Говори, я хочу тебя слышать.

Я хочу прикасаться к словам.

Говори. Говори чуть потише —

Словно ветер, что шепчет холмам.

Мне достаточно — я тебя слышу.

Это как полумрак полусвет.

Так похоже и ветер колышет,

Рожь в полях — вроде есть, вроде нет.

Точно также он правит морями,

И решает — куда гнать волну.

И что сказано всё, между нами,

И тебя только я и пойму.

Разговор ни на что непохожий,

Где течёт для двоих звукоряд…

Удивиться какой-то прохожий —

Странно двое сидят и молчат.

Запах цветов

 Кому-то хочется забыть, но не забудется,

Оно совсем не просто так, а очень нужное.

И не корова на кону и не верблюдица,

А скажем целая страна, в то время дружная.

 

Не разбирали — кто казах, а кто из русичей,

Окопы так и не узнали слово — нация.

Средь них и не было такой, чтоб в целом трусящей,

Тогда была одна на всех мобилизация.

 

Восходы в мае каждый день, глаз режут всполохом,

Весенний гром — один в один тарелки медные.    

В начале мая все цветы мне пахнут порохом,

Напоминают — в сорок пятом дни победные.

Настанет день

Настанет день, когда я дуба дам,

Надеюсь, это будет так нескоро.

И у могилы скажет кто-то там,

Немного из стандартного набора.

 

Мол мог бы пару лет ещё пожить,

И были бы подольше мы знакомы.

Но жизнь оборвалась его, как нить…

И вслед одни сплошные идиомы.

 

И этот кстати — тот, что говорил,

Напутал, как навскидку номер СНИЛСа —

Считал всё время то, что я дебил,

При том со всеми мнением делился.

 

А я лежу такой себе — ничей,

Уже и тело прихватила гнилость…

Мне жаль, что столь напыщенных речей,

При жизни обо мне не говорилось.