Эх, дети

Идти старушке страшно в магазины,

Где денег хватит максимум на хрящик.

С такою продовольственной корзиной,

Ей светит путь, похоже, только в ящик.

Казалось не одна на белом свете,

И жизнь не провела на печке лёжа.

Рожала же, растила, были дети,

Но вот куда-то подевались... Боже..

Эпилог

Местами скрипит, но пока не сломалось,

И катится жизнь по ухабам дорог.

Не знаю, осталось мне много ли, малость,

Есть время ещё написать эпилог?

Уже не живу, снулой рыбою дремлю,

Всё ниже, всё, ниже спускаясь ко дну.

Мечтая уехать в глухую деревню,

Считая, что дольше я там протяну.

А здесь в городах не кукует кукушка,

Чтоб мне подсказала своими ку-ку,

Когда потечёт почерневшая юшка

Заполнив собой роковую строку.

А значит нежданно и без эпилога,

Сорвёт, как по осени жухлый листок,

Осталось ли мало, осталось ли много,

Есть время ещё написать эпилог?

Пять часов

Всё время пять часов, и всё время пора пить чай.

«Алиса в стране чудес».

Реальность хуже снов,

Проснулся и встречай

Бессмыслицу из слов,

Как мерное бай-бай.

Для гула голосов,

Будь глух как пленный Кай.

Считай, что пять часов

И время ставить чай.

А день по всей длине,

Страшней чем гололёд,

Бессмертен кто во сне,

В реальности умрёт.

Для жизни нет основ,

Ты глаз не открывай.

Здесь вечно – пять часов

И вечно пьётся чай.

Зубы

Вся надежда на ночь,

день был – мало, что плох,

светел только по времени суток.

На постели моей,

как рассыпан горох

и для сна ни часов,

ни минуток.

А к покою

не так-то и просто пролезть,

внешне вроде путём,

а внутри же,

опыт дарит чутьё –

всё, как было, так есть,

много встретится мне –

тех, что ниже.

Что воды не дадут,

не предложат и кров,

но при этом не будут и грубы.

Что неискренне так, говоря: «будь здоров»

и в улыбке их

главное зубы.

Десятый этаж

Ночь, ты сидишь у окна,

Ждёшь неизвестно кого.

Но, как в бокале вина

Будет в конце только дно.

Канула в утро звезда,

Ты у окна своего.

Ждущий дождётся всегда,

Но неизвестно чего.

Нет никого и давно,

Там же сидишь словно страж.

Глупо ждать стука в окно,

Если десятый этаж.

Жизнь повернула на закат

Жизнь повернула на закат,

Давно пора бы

Просёлки, вместо эстакад,

Одни ухабы

Здесь разогнаться не моги,

Пусть и неймётся

И не нужны уже враги

Само всё рвётся

И отвоевываешь день -

Тут как на фронте

Вон мельтешит с косою тень

На горизонте

Ты миновать её бы рад

И ухмыльнуться…

Жизнь повернула на закат,

Не развернуться

Сахар

Считаешь ты и мудрый и удалый –

Такого даже чёрт не проведёт?

Да ты пред ней всего ребёнок малый,

Что сложно и понять – чего ревёт?

Ей всё равно, что в волосе сплошь проседь,

Ей всё равно, какой тебе там год.

Любовь, она согласия не спросит,

За шкирку, как котёнка понесёт.

Вот так и не заметил, как влюбился,

Но тем и благодарен я судьбе.

И сахаром, что в чае растворился,

Да растворился в милой мне Бэ.Бэ.

Не отделить мне сахара от чая,

Теперь их невозможно разделить.

Любовь, она известно – очень злая,

Не сможешь, как старайся, не любить.

Натюрморт

Подстать поступки натюрморту,

Лежат, на столике гния.

А значит богу, как и чёрту,

Важнее смерть, чем жизнь моя.

С неба

подражание Ю.Шевчуку

Здесь и там я понемногу,

И, похоже, не спасти.

Всей душой тащился к богу,

Но не выжил по пути.

Потому живу в неверье,

Не до неба мне теперь.

Повыщипывали перья

И теперь земной я зверь.

Но такое не прощают

И такое не прощу,

Перед смертью поикают,

Подождав, курок спущу.

Жизнь без неба не приемлю

Но летаю лишь во сне.

Вами спущен я на землю,

И схоронят на земле.

Далеко теперь до рая,

А ведь было чуть шагнуть.

В жизнь земную поиграю,

Ну а там, что будь, то будь.

Бессмертие

Щас известность просто профанация,

Средь известных встретятся и урки.

Раньше, для бессмертья публикации,

Исключительно в Литературке.

Лепту ты вложил свою в наследие

Ни хрена теперь ты не умрёшь.

Если по запросу «Википедия»,

О себе статейку ты найдёшь.

Заменили шерсть давно болонием,

Секс немыслим без презерватива.

Вики – это всё-таки ирония,

Для сравненья – водка против пива.

Горький пьяница

Буду счастлив, как горький пьяница,

Вот на выдумку голь хитра,

Неспроста он к стакану тянется,

Начиная всегда с утра.

Потому что и день, не день совсем,

Пусть наводит и тень плетень,

А змеиный клубок одних проблем

И тому подобная хрень.

Буду счастлив, как горький пьяница,

Не признаюсь я почему.

День его не бежит, а тянется.

Он не зол, он ласков к нему.

Я давно уже не встречал людей,

Собеседником мой стакан.

На вопросы мои, ответ мне – пей,

И гнильё не затронет ран.

Буду счастлив, как горький пьяница,

И плевать мне на бледность щёк.

Что рука к топору не тянется…

В потолке ржавеет крючок.

Настоящая любовь

Настоящая любовь ты прости,

Только сколько в тебе глупости.

Донесёшь любого до небес,

Не Господь тебя встретит, а Бес.

И тебя не смыть, и не соскрести,

Все влюбляемся по глупости.

В этом впрочем, и есть твой секрет,

Рассуждая, влюбились бы? Нет.

Бархат

Моя белокурая Муза,

Отпели мои соловьи.

Я буду теперь, как обуза,

Ломающий крылья твои.

И в завтра не вижу я света,

А прошлым ты как проживёшь.

Осталось во мне чуть поэта

И прелестей прочих на грош.

Я грузом повис за плечами,

Тебе не дающим взлететь…

Осталось пустыми ночами,

Мне в звёздное небо смотреть.

Грустить, что сложилось нелепо,

И мало дано было сил.

Высматривать в бархате неба

Знакомые росчерки крыл.

День Святого Валентина

Что ж ты пьяная скотина,

При моей-то красоте,

В день Святого Валентина,

Промотался чёрте где.

Нас ждала с тобой перина –

Понапрасну прождала.

В день Святого Валентина,

Точно б я тебе дала.

Жди доступности зазнобы,

Год надеждою живи,

А вчера сложилось всё бы –

День любви, есть день любви.

Ты бы видел, как тут мялся

Белой простыни сатин…

Понапрасну друг мотался

Получил всё Валентин.

Мозг задействовал хотя бы

И не нажил бы проблем.

Бабы, мы на то и бабы –

Чтоб решать, когда и с кем.

Ты допиши

Себя я самоедством изничтожил,

Раз сам себя бессильна и броня.

Ты доживи, всё то, что я недожил

И допиши все тексты за меня.

Любимая, последняя надежда –

Вся на тебя. Архивы разгребя,

Дописывай, и ставь смелее между

Всех строк моих: «как я люблю тебя!».

Ягуар

Любовь, как и любое чувство – не товар,

За исключеньем, если сыграно в кино.

Когда ты любишь, то должно быть всё равно,

Какого цвета у него есть Ягуар.

Принципиально – есть он или нет,

Когда он есть, не столь уж важен цвет. 

Честные глаза

По мне тусклы в углах передних образа,

В сравненье этим ликом даже Вар померкла.

Чем пристальней смотрю в те честные глаза,

Тем тяжелее взгляд оторвать от зеркала.

Вар – богиня честности.

Терпенье

А сколько в лицо мне хамило,

С меня словно с гуся вода.

Терпенье великая сила,

Особенно лопнет когда.

Вот лопнуло с хрустом нарыва

И легче становится. Да…

Подальше держитесь от взрыва,

Хамившие мне господа.

И что, правда, что ложно

В ряд каталки стоят, как готовые к ходу вагоны,

В ожидании, когда тебя жизнь перестанет терпеть,

А затем отстучат на щербинках полов похороны

И так спешно, что из списка живых не успеют стереть.

Что-то важное шепчешь – вокруг все считают, ты бредишь,

На больничной кровати – это твой предпоследний вокзал

Вот садишься в вагон и к вокзалу последнему едешь

И что, правда, что ложно, никому, так и не доказал.

Не дотянул

А я был пьян и потому не помню.

Чего кому с плеча я рубанул.

Наутро сослан был в каменоломню,

До виселицы так не дотянул.

О том мечтаю – сам себе я зверь.

Что самому мне вешаться теперь?

Конфетти

Всё чаще у меня, что в раз последний:

Испытываю, вижу, даже ем.

Пусть и не пришлось умереть намедни,

Но не решает это тех проблем.

Есть вещи, что встречаются раз в годы,

А что-то раз в один десяток лет.

Всё циклами не только у природы –

Ну, например, я не дождусь комет.

Что раз в двадцатилетье пролетают,

Но двадцать мне никак не протянуть.

Я слышал, долгожители бывают,

На то, как я живу, то шансов чуть.

А значит, путь мой завершится адом

И мне его никак не обойти.

В конце хочу пройти вишнёвым садом,

Где с веток опадают конфетти. 

Тип-топ

Нормально всё – тип-топ,

Ещё чуть-чуть и в гроб.

Там глухо обо всём,

Тип-топ – нормально всё.

Отцу

Ты сына узнаешь в своём конвоире,

Когда на расстрел поутру поведут,

У вас будет только минуты четыре,

А если неспешно с десяток минут.

И Вы помолчите, о многом, о многом,

У Вас для молчания множество тем.

Поможет сегодня он встретиться с Богом,

Ну, если конечно есть встретиться с кем.

Он вспомнит тебя, засыпающим в люльке,

Ты вспомнишь отца, как учил он стрелять.

Как ладно впивались воздушечки пульки.

Не дальше окружности с цифрою «пять».

Как многое сказано в том разговоре,

Ни слова не слышал от вас коридор.

В расстрельном, о чём говорят коридоре?

О разном, но темы все рвутся в минор.

Стреляет в тебя он под крик: «Смерть собакам!»

А значит сейчас, сочтены твои дни.

Но после расстрела твой сын долго плакал

Теперь исправляет ошибки твои.

И он не клянётся последней рубахой,

Но верит в слова: «Ты не верь. Не проси».

Скорее всего, сын закончит твой плахой,

Встречай его – он вызывает такси.

Главнее

это набросок, в настоящее время обратился за помощь к авторам из Израиля, что бы разъяснили правильность применения понятия «Нефеш», а так же того, как интересно у них соотносятся тело и душа. Изменил по совету авторов из Израиля на "НешУме" - это дословно "Душа", а "НЕфеш" и по ритму (ударению) не подходит, ни по смылу, поскольку означает скорее "Дух", чем "Душа".

И скаля зубы чрез ухмылку,

Ни дать ни взять кинозвезда.

Смерть нежно гладит по затылку, –

Спросив: Ты был худым всегда?

И нет глупее интереса,

Какой я есть, таким бери.

А если недостаток веса,

Так ты пусти на сухари.

За жизнь не слышал большей чуши,

А тут такие вот дела.

Что смерти недоступны души,

Ей достаются лишь тела.

А значит можно и наколку,

Пусть от макушки и до пят.

Умрёшь от тела мало толку,

Не больше утки для телят.

Внутри же нас, есть что главнее,

Ту, что по русский, что иврит.

Нешуме, говорят евреи.

Душа, так русский говорит.

Провода

Не строил из себя героя

И представлялся, как я есть,

Вы также из себя не строя,

Просили многое учесть.

Перед друг другом развернулись,

До самого, до не могу.

И чуть повздорив, Вы лишь дулись,

Как одуванчик на лугу.

Потом в мгновенье облетала,

Та полнота с надутых щёк.

Для остужения накала,

Мостился я щенком у ног.

Я думал нам не разлучиться

И будем вместе мы всегда.

Казалось мне – нам пела птица,

А это выли провода.

Кружок

Живёт христианства искус,

Как удел твердолобых.

И смеётся над ними Иисус,

Создававший кружок рыболовов.

Город Н.

И огни светофоров,

и скрещения розовых фар.

Этот город, который

четче, чем полуночный кошмар.

….

(Борис Рыжий)

Ещё один уехал в Петербург

И радостно, что в те же похороны.

А мы остались – средь бомжей и урк,

Как парки меж заборами промзоны.

Здесь трубы формируют облака

И в серый красят втихаря сугробы.

Уехал друг, махну рукой. Пока!

И пожелаю, не вернулся чтобы.

А нам же остается всё кровить,

Не поддаваясь богу мясоеду.

Уехал. Ну и что там говорить….

Мне очень жаль, но пусть ещё уедут.

Речи полны…

Речи полны моментами,

Брезгуют запятыми.

Их украшают лентами

С буквами золотыми.

Этих речей не услышу,

Хрен с ним, то дифирамбы…

У гроба забили крышу,

Это, похоже, амба.

Можно вздохнуть облегчённо –

Рады, похоронили,

Все мы живём или жили,

В целом, совсем никчёмно.

Более понятно смотри тут.