Так потихоньку иссякает жизнь…

А я давненько ничего не жду,

Не удивляюсь, если что приходит.

Теплеет, иль напротив непогодит,

Цветут, иль вянут яблони в саду.

Давненько не ищу я нужных слов,

Зазубрен мной набор из нужных фраз.

Их правда не хватает на рассказ

И я к повествованью не готов.

Уж много лет не происходит встреч

Со старыми друзьями; нет и новых

И избегаю улиц незнакомых,

К себе стараясь, взгляды не привлечь.

Так потихоньку иссякает жизнь,

Без ожиданий, встреч и новых слов,

Под взглядом безразличных докторов,

Все будущие дни в один слились.

Математика

Нам математика важна для жизни всей,

Есть даже в дружбе минимальный счёт –  

Иметь любому нужно четверых друзей,

Вдова, понятно, гроб не понесёт.

Неделимое

Есть вещи, что не делятся на части

Как корка хлеба или сладкий мёд.

Попробуй поделиться с кем-то счастьем,

И получивший с горестью уйдёт.

О чувствах понапрасну тараторим,

Чужой огонь холоден, словно лёд.

Попробуй поделиться с кем-то горем,

Он счастье в части горюшка найдёт.

Разворот

Сбрось геройства маску ты с лица

И развернись на пути.

Коль неспособен идти до конца,

Нету и смысла идти.

Жаль не….

Скроет останки могильная глыба,

Тихо уйдут поминать меня в зал.

Кто-то, прошепчет, прощаясь «спасибо».

Жаль, не узнаю, кто это шептал.

Значит мной прожито всё-таки много,

Если длину измерять по делам.

То есть не зря мной топталась дорога,

 К этим уже поминальным столам.

Подруга тоска

Накатила усталость галерная,

От съедающей мозг тоски,

За окном погода скверная

И проламывает виски.

Не понять, что тому виною,

Но погода здесь не причём,

Тоже было со мной весною,

Да и летом не стало врачом.

Отчего же тоска такая,

Что хозяйкой во мне сидит.

Потихоньку к ней привыкаю,

А привыкну, наладим быт.

А тут казалось…

А тут казалось чего бы проще,

Мы всё купили: тахту и шкаф.

И флаг наш быта чуть-чуть полощет,

Зато забыли мы слово «страх».

Но нет кому-то, всё так неймётся,

Вот нас затопит, бухой сосед.

И флаг сильнее (чуть) колыхнётся,

Но, слава богу, нет хуже бед –

Мы оба живы, ребёнок тоже,

А в ванной кафель мы сменим враз.

Соседа встречу и дам по роже,

Что жизнь испортил всего на час.

И снова счастье, слегка колышет,

(Про флаг писал я), ну тот, что быт.

И, слава богу, все трое дышат,

Не помышляя о суицид.

Ведь всё сложилось, смотри вначале,

Купили сыну крутой ПэКа.

Нужны же в жизни, чуть-чуть печали,

Без них не будет и жизнь сладка.

Свои прелести

Вечерами ты с семьёю пьёшь чаи,

У меня гостей-то не было сто лет.

В одиночестве есть прелести свои –

Например, всегда свободен туалет.

Иней

Ветки красит бахромой иней,

Словно вата на ветвях сосен.

Он спрямляет кривизну линий

И, похоже, Новый год в осень.

И до срока календарь красный,

И листом, как языком дразнит.

Этот иней до того классный,

Просто бел, а на душе праздник.

Фрак

Стих написан в качестве примера тому, как порой трансформируются (переделываются произведения авторами через большой промежуток времени, после написания изначального произведения, которое в последующем захотелось переделать).

По мне что ни проход, то узкий.

Два состоянья: смех, слеза.

Я в чувствах настоящий русский –

И презираю тормоза.

Мне нужно всё, а не две трети,

Пусть будет пряник или плеть.

Почётней смерти нет на свете,

Чем за Россию умереть.

Способен я любить до гроба

И столь же ненавидим враг.

На мне сидит отлично роба,

Не менее отлично фрак.

так сказать изначальное произведение, послужившее для написания настоящего стихотворения, находится здесь

Страх

На сообщение Dodo (Франция. Марсель.) "Сказка о страхах".

Страхи – наше всё,

Главное – фетиш.

Нас всегда трясёт,

Бдишь ты или спишь.

Охранитель страх,

Захватил умы.

Чтоб в своих делах,

Знали меру мы.

Любовь не стоит ничего

А между нами всё дожди,

Как понимаю – это выбор,

Ты не сказала – уходи,

Поставив галочку – он выбыл.

А я, как тополиный пух,

Что вызывает аллергию.

Признаюсь, атмосферно глух,

Но души слышу, как другие.

Мигнул мне красным светофор,

И с жёлтого, опять на красный.

Любили оба до сих пор,

Но результат совсем ужасный.

Ты всё считала, что дала,

Пусть даже почесала спину.

А я же своего тепла

Не помню даже половину.

Ведь я дарил, не продавал,

Писал для Вас одной катрены.

А Вы смотрели номинал,

И всё подсчитывали цены.

Круг восьмой

Непонятно всё и зыбко,

Шаг, другой – не слышен хруст,

И дежурная улыбка,

А не отраженье чувств.

Тянешь руку – утопая,

Но хватаешь пустоту.

Не судьба такая злая.

Просто выбрал ты не ту.

С нею, день тобой не прожит –

Бестелесна, далека.

И такая, чем поможет,

Виртуальная рука.

Многое в сети возможно,

Вставить фото – херувим.

Только это все так ложно.

Ты как был, так есть – один.

Извращённая ментальность,

Заполняет весь эфир…..

Виртуальная реальность,

В круг восьмой заводит мир.

Живи

Зачем искать себе печалей,

Они найдут тебя и так

И превратится жизнь в бардак,

Сильней того, что был в начале.

                     

Всегда есть поводы для грусти,

Неравен чёрно-белый счёт,

Он до безумства доведёт,

Начни грустить и не отпустит.

Хлеб жизни сух, не крытый салом,

Тут чтобы не сойти с ума,

Где счастья пыль, не закрома,

Живи доставшимся – тем малым.

Друзья

(я крайний слева в форме, фото сделано 9 мая 1982 года)

Претит пространство многоточий

И если ставлю, то одну.

Зачем включать в друзья «и прочий»

И радоваться табуну.

Всех тех, кому сегодня нужен,

А завтра «здрасте», и пройдут.

И против них ты безоружен,

Пусть и окончил институт.

А жизнь, похоже, как разведка,

Где связи строго меньше двух,

Так и друзей находим редко,

Как справедливость у старух.

«День Шакала»

В произведении описаны действительные события. Много лет назад врачи поставили мне диагноз, согласно которому мне отводилось на жизнь пару месяцев, да ещё каких – в течение этого периода я должен был сначала потерять слух, затем зрение и т.д. то есть до летального исхода. Была предложена операция, прогноз удачного исхода был небольшим. За день до операции я взял в библиотеке роман «День Шакала» и последние сутки, возможно последнего дня моей жизни, занимался только тем, что читал его. Когда наступил вечер и в палатах выключили свет, я перебрался за столик к дежурной медсестре. Но часика в 3 ночи, она тоже собралась лечь спать и запретила мне пользоваться лампой на дежурном столике. Но мне-то нужно было дочитать, да и не мог же я спать в сою последнюю ночь. К тому времени, я уже относился к тому, как мы живём, как к суете. Тогда я выбрался через окно во двор больницы и там при свете фонаря читал до самого утра. Помню, в тот день был массовый вылет пятиминуток – типа мотыльков, которые через небольшой промежуток времени умирают. Когда я закончил читать, вокруг меня просто ковром лежали мёртвые пятиминутки. За час до операции моя мама умудрилась получить для меня направления в Центральный госпиталь МВД Казахской ССР (на тот момент я работал в уголовном розыске) и вместо операции я поехал в г. Алама-Ату. Там пролежал несколько месяцев, пока не выяснилось, что жить я ещё буду больше чем пару месяцев. Но с тех пор я стал спокойно относиться к возможности своей смерти. Обращаю внимание, именно к своей смерти, но не к смерти других. А также стал безразличен к возможностям карьерного роста и спокойно относиться к росту материального благосостояния – не то чтобы деньги мне безразличны совсем, но особой важности я им не придаю. Дальше неинтересно…. Прошу прощения, стих написан на эмоциях, поэтому постоянно будет меняться, переписываться, что-то уберу, что-то добавлю (пару раз уже поменял и добавил).

А мне врачи совсем давали мало,

Хреновый и на завтра был прогноз.

Сидел всю ночь, читая «День Шакала»

Уже решив – до смерти я дорос.

Спать я не мог – мне не хватало мочи,

Но ночью здесь свои директора.

На часе третьем так примерно ночи.

Во двор больницы выгнала сестра.

Добрался до сюжетной я раскрутки,

Когда с востока щерилась заря.

Лежали вкруг меня пятиминутки

Как листья моего календаря.

Согласен был, уже не будет после,

Не знал, что не согласна с этим мать

За час до операции ей послан,

В Алма-Ату стараться выживать….

Полгода там мурыжили, крутили,

А я всё бегал в «Яблоневый Сад»

Что буду жить, в конце концов, решили,

Шагнула смерть, пусть нехотя, назад.

От игл покуда изнывали вены,

Друзья мои решали, что и как.

И на волне, я – как комочком пены,

Взлетел наверх – ношу с тех пор пиджак.

Но сны все черно-белы, просто жутки,

Где вижу умирающих больных

И стелятся ковром пятиминутки,

Я где-то затерялся среди них.

С тех пор боязни смерти, как не стало.

Причём взаправду, а не напоказ.

В ту ночь, был мной дочитан «День Шакала»

И дочитаю в следующий раз.

«День Шакала» - роман-детектив Ф.Форсайта о наёмном убийце, готовившего покушение на Президента Франции Шарля де Голля. 

«Яблоневый Сад» - центр подготовки КГБ СССР в г. Алама-Ате, куда я бегал к своему другу и сокурснику, в то время проходившего обучения в этом учреждении.

Мост

Постылое пространство кабинета.

Что положенье, званья и т.п.

И думаю зачем, зачем всё это?

Коль к вечеру, как побыл в ДТП.

Да бросить всё, ведь времени всё меньше,

Сильней и чаще колики в боку

И чувствую себя, как будто гейша,

Чей крест служить любому дураку.

Вопрос вопросов: А оно мне надо?!...

Мост, я по пешеходной полосе –

Высокая такая эстакада,

А там внизу лежат ответы все.

Вечно не прав

Я очень долго умерял свой нрав,

Меж половым всё подчинялся нравам.

Просил прощенья, если был не прав

И извинялся, даже будь я правым.

Быть в жизни вместе, так вдвоем грести,

Преодолев ненужные теченья.

Но стоит ли, коль слышу я: «Прости»,

В прощенное, формально, воскресенье.

***

Пусть в уши Вам другие льют елей,

То нефть, что для тщеславия огня.

Живите Вы во святости своей,

Забудьте же про грешного меня.

Читай

Как накричатся ночью петухи,

Мы станем жить с тобой поодиночке.

Читай, читай, читай мои стихи,

Я здесь. 
Я в каждом слове. 
В каждой строчке.

А то, что за оградкой под плитой,

Всего лишь вдохновенья оболочка.

Сгниёт она – я был же не святой,

Всю суть мою впитала эта строчка.

Летел по жизни, как Девятый Вал,

Всё маялся больною головою.

И будто срок на свете отбывал,

А жил, так исключительно тобою.

Детектив

От старости Любовь не умирает,

То и оно.

Но в жизни всякое бывает,

Как и в кино.

Её в расцвете убивает,

Кто был влюблен.

Она всегда убийцу знает,

Она и Он.

И чуть чего уже темница,

Где забытьё.

И потому любовь боится:

Его… Её.

Тут разберётся и не НьютОн.

Кто из двоих?

Да в этом смысле не запутан,

Тот детектив.

Давно пора

Давно пора бы сделать как-то так,

Как делали великие поэты.

В ходу у них веревки, пистолеты,

А перед этим водка и табак.

Не сильно много, чтоб не промахнутся,

Суметь связать скользящую петлю,

Записку черкануть: Я Вас люблю!

Да не забыть, пред смертью улыбнуться.

Всё сделано – и начал бронзоветь,

Поклонники рыдающей толпою

Идут. Все с непокрытой головою,

В последний раз на тело посмотреть,

Пробормотать о том, мол, «Вечно с нами»

И прочитать на память пару строк…

Нет, я не трус, покончить с жизнью мог,

Но вот напившись, занялся стихами.

Всё потому – в сравнении – невелик,

Я тех, что вешались, стрелялись, или

Себя какой-то гадостью травили,

Да и играл за вшивый «Пищевик».

Родник

У берега на корточки присев,

Так и не встретив по пути колодца.

Услышать песнь реки, да и припев,

От родника, что у обрыва бьётся.

Набрать в ладони ледяных глотков.

Пить, чувствуя, как сил даёт природа.

И думать про наивных простаков,

Что хлещут Спрайт или на что там мода?

На километры ни души в окрест

И потому в воде ни тени мути.

Ещё немало по России мест,

Где думать, так легко о жизни сути.

Париж двенадцатого года

Париж двенадцатого года,

Он как обычно был Париж,

Конец военного похода.

– Эй, ты по русский говоришь?

– Ты понимаешь слово «Быстро»,

Что есть в подвалах там, налей.

Вот так и появилось «Бистро»,

Что означает лишь «скорей».

И полюбили русских  дамы,

За широту их русских душ.

И были расставанья, драмы

И ревновал французский муж.

Но он молчал – не победитель,

Сейчас слуга, здесь русский пир.

На нём он был всего лишь зритель,

Романов хлеще чем Шекспир.

Под восхищенным взглядом дамским,

Вчерашний враг, точней злодей.

Поил казак «Клико» шампанским,

Своих уставших лошадей.