Выход к своим

Они на жизнь давно уже не ропщут.

Слова есть в разговорах непечатные.

И по ночам всегда идут на ощупь.

Под взрывы, или трели автоматные.

 

В мозгах, а не в смартфонах геоданные,

Где путь как будто сам собою строится.

И знают, как обстрел, тогда под ванные,

В которых все давно уже не моются.

 

Но это можно, если в помещении,

В посадках же спасаются воронками.

А жахнет, не пошлют и извещение…

Что называют просто — похоронками.

 

Гражданским такие не положены,

Хотя и им возможно быть героями.

А кто сейчас обласканы, ухожены,

Живут себе спокойно меж обоями.

 

А этим знать, а где же мама с папою,

Хотелось бы до умопомрачения.

Пока же у висков смерть машет лапою,

У Павлика, у Маши и Евгения.

 

А вот и полоса, что приграничная,

Где между мин дорожки очень узкие.

Ориентиром им труба фабричная,

Где вроде бы стоят неделю русские.

 

Идут между деревьев плотной стайкою.

Надеются, что — до трубы всё сладится.

Чуть-чуть ещё и следом за лужайкою…

Закончится вся эта неурядица.

Возрастное

А в двадцать лет понятно всё буквально,

Слова летят в тебя, как самосвал.

Страдаешь, что физически, морально

Коль кто тебя «скотиной» обозвал.

 

А если кто хорошее промолвит,

Про вид, а иногда и про мораль.

То сердце застучит твоё, как молот,

Последнее отдать тому не жаль.

 

Но только век летит твой под пригорок,

То станут многозначными слова.

Но то уже примерно лет за сорок,

Нет, не у всех, но так у большинства.

Двое на кухне

В квадрате кухни и не развернуться,

Но им хватает — обе же сидят.

Молчат о том, что так не смог вернуться,

Что был для них, двоих, почти-что свят.

 

Их двое, для него — жена и мама,

Они любили обе одного.

— Я должен, — уходя, твердил упрямо,

И как ты остановишь тут его.

 

Полгода, всё надеялись и ждали,

Как в древности когда-то божество.

Потрогать удалось им лишь медали,

Вот всё, что им осталось от него.

 

Метались души так, что были в мыле,

Такую боль попробуй заглуши.

Сидели эти женщины и пили,

За упокой, любимого, души.

Однажды

Ты погиб под артударом,

Вот такая вот беда.

Никогда не станешь старым

И забытым никогда.

 

Сын, что на тебя похожий,

Так же молод, так же смел.

Он военным станет тоже,

Сделав то, что не успел.

 

Будет, как и ты, отважным,

Смерть за холку теребя.

И даст Бог, и он однажды…

Станет старше вдруг тебя.

Ни в тягость

Без ужаса ты смотришь на кресты,

И думаешь, какой тебе вкопают.

Уже узнал, что не бессмертный ты,

Жизнь такова — никто не выживает.

 

Не юноша, и никому назло,

Ты не умрёшь, себя столкнув с балкона.

И вены не порежешь о стекло,

И в стену ты не вырулишь с разгона.

 

Всё чаще смотришь ты на облака,

И чувствуешь в себе уже двоякость.

Поскольку мысль о смерти так близка

И, как ни удивительно, не в тягость.

С тобою вместе

Не знаю, выбирают, может быть,

А может, раздают им в поднебесной.

Кого он должен на земле хранить,

От раны исключительно телесной.

 

Не видели, но слышали, что есть,

У каждого стоит он за спиною.

Он тело бережёт, а сам ты честь,

Ну, то есть бережёшь ты основное.

 

И без войны, вдруг может быть, кирпич,

Сорвётся неожиданно с фронтона.

Иль самосвал подарит паралич,

Иль с ножиком похмельный из притона.

 

Заботы, даже в мирной, есть всегда,

Пусть даже ты на пляже у прибоя.

То ветер раскидает провода,

И прочее, и всякое такое.

 

А ежели война (то не дай Бог),

Приходится и сутками крутиться.

Убережёт, где сам себя не смог,

И ждёт, ну в крайнем случае больница.

 

И в бронике ты здесь почти-что гол,

Но за спиною, слышно — кто-то дышит.

Вот он осколок от виска отвёл…

Но то в блокнотик даже не запишет.

 

А если не срослось, и он не смог,

Такое, к сожалению, бывает,

Услышишь: «Ты прости меня, браток.»…

И он с тобою вместе умирает.

Крик

Ты недоволен сам собою —

Поэтом так не стал большим.

Ты проиграл бои с судьбою,

И не добрался до вершин.

 

Переживаешь — это зря ты,

Путь жизни нашей — то не круг.

У всех людей, есть просто даты,

Где меняется всё вдруг.

 

Когда был шаг — не просто топот,

Не обходя, а напрямик.

И что писал, читая — в шёпот…

Вдруг зазвучит сильней чем крик.

Короче чем назад

По капле где-то, где по шагу,

Мы пробиваемся вперёд.

Смерть, проявляющих отвагу,

Бывает, что и заберёт.

 

Над полем вьётся чёрной тенью,

Как снег в январь над головой.

А нам — на запад направленье,

Короче всех путей домой.

 

Да, да, короче под картечью,

Средь дыма яростных атак.

И в этом нет противоречья,

Всё в жизни меряют не так.

 

В боях, не так, как в теореме,

Пожалуй, посложней в стократ.

И на войне, вперёд всё время,

Домой короче, чем назад.

Последняя осень

Дожди ожидаем на днях затяжные,

Их стук, словно сердца, в окно —

Так часто, как будто влюбился впервые,

Позвал её даже в кино.

Сквозь тучи блеснёт на мгновение просинь,

И вновь загрохочет вдали.

Когда-то наступит последняя осень…

И частью я стану земли.

Что было моим переселится в травы,

По правилу экосистем.

И те, кто считают, наверное, правы,

Что мы не уходим совсем.

Кто станет цветком, кто обычной травинкой,

Что еле минует ступня…

И ты, проходя, чуть заросшей тропинкой.

Посмотришь опять на меня.

Ушедшим друзьям