Она услышит и во сне,
Твой всхлип и тихий стон.
Души не чает в шалуне,
Что ею был рождён.
И первыми её слова,
Звучали словно гром.
Твоя держалась голова,
На сгибе локтевом.
И первый смех, и первый чмок,
Всё было от неё.
Спасатель первый, в миг
тревог
Меняющий бельё.
Не кто-то, именно она,
В день вспоминай сто раз —
Такая есть всего одна
У каждого из нас.
В том и ценности мира, —
Те, что были и есть.
Чтоб не плакала Ира,
Чтоб не грустная весть.
Чтобы пули летали,
Не использовав жал.
Чтобы броник из стали,
Пусть звенел, но держал.
Чтобы муж возвернулся,
Шли бои без потерь.
Чтоб тебе улыбнулся
Открывающей дверь.
Губы с вкусом пломбира,
Взгляд горел как звезда…
Чтобы плакала Ира,
Лишь от счастья тогда.
Опять скандалят воробьи,
Была зима — они молчали.
Но только лишь весна вначале,
Обиды вспомнили свои.
Пока не прибыли скворцы.
Захватят видимо скворечни,
Дни гнездованья быстротечны.
Спешат и мамы, и отцы.
Тогда придётся сколотить,
Мне домик новый, чтоб
скворцами,
Я наслаждаться мог часами,
И с мёдом чай под песни пить.
***
Однажды. Находясь в очередной
раз в реанимации, какой-то весной, вставать я не мог, но имел возможность
смотреть в окно (в не закрашенную часть наверху). И наблюдал как воробьи отжали
дупло в стволе дерева у скворцов. Мне так жалко было последних, но помочь им я
ничем не мог. Вот навеяло воспоминаниями.
И смоем вас, как тот поток,
В дожди смывает грязь с бетона.
И незавиден ваш итог,
Попавшего в разгар сезона
Охоты. Кроликами вы,
И разбежитесь всё кустами,
Но ваши скудные умы.
Так непоймут, — виновны сами.
Ружьё, охотник и прицел.
И дробь пошарит по сусекам.
И будет мёртв, кто не хотел.
Остаться всё же человеком.
Она была всегда цветком,
А мы лишь семена.
И пусть война и ад кругом,
С тобой всегда она.
Когда с тобою где-то, что,
Иль смерть начнёт отсчёт.
Платок накинет и пальто,
Тебе помочь пойдёт.
Всё убеждаюсь вновь и вновь,
(Их Боженька храни).
Что материнская любовь
Сильней любой брони.
Чуть блеснула, опять пропала,
Вот такая вот ерунда —
На восходе кроваво-ало,
Умирает на день звезда.
Навсегда умирают люди,
Ну а звезды всего на день.
Никогда мы уже не будем,
Ей дождаться бы ночи тень.
Небосклон темнотой накроет,
Загорелась и вновь живёт…
Нас в окопе осталось трое,
Я, Серёга и пулемёт.
Трое наших конечно сила,
Лишь от пота сушило рты…
Пулемётная трель косила,
До заката, и до звезды.
Он хулиганистый немножко,
Всегда заряжен на успех…
И этот мальчик, эта крошка,
Для мамы есть дороже всех.
Единственный из фаворитов,
Достойнейший из всех мужчин.
И Бог с ним сколько им
побитых,
Причём без всяких там причин.
Но для него кусок побольше,
И больше ласки, больше слов.
Он для неё герой, король же,
Умнее даже ста голов.
Его портрет на амулете,
Ему конфеты, апельсин,
И остальное что на свете…
А потому что мамин сын.
И всё идёт как будто по накатанной,
Вперёд всегда и никогда не
пятится.
Мелькают дни восходами и
датами,
Был понедельник, чуть моргнул
и пятница.
Мы временем как птицы
окольцованы,
И не дано, кольцо спилить,
напильника.
Мы к вечеру обычно аж
пунцовые,
Под стражей ненавистного
будильника.
И смысла нет страдать — всем
одинаково,
Что старикам, что молодо, где
зелено.
И меж ночами в жизни много
всякого,
И белого, и чёрного отмеряно.
А если что-то надо ты скажи,
Пусть даже будет время — вечер-десять.
Да может затупились все ножи.
А может люстру нужно перевесить.
Из половицы вылез где-то
гвоздь,
И на стене опять скривилась
полка.
Так тяжело любить, когда вы
врозь,
И не неделю, собственно, а
долго.
Да мало ли для встречи есть
причин,
Когда ты в нём души совсем не
чаешь,
В квартире целых восемь штук
гардин…
Но лучшая причина — что
скучаешь.
