Выбор невеликий,
Он через дефис —
Если ты на пике,
Можно только вниз.
Головою в омут,
Глубина черна...
Просто тонут, тонут
Достигая дна.
Написал я как смог Александр Сидоровнин
Что ж читатель – глумись.
Знаю путаный слог,
Но такая и жизнь.
Выбор невеликий,
Он через дефис —
Если ты на пике,
Можно только вниз.
Головою в омут,
Глубина черна...
Просто тонут, тонут
Достигая дна.
А в нашей деревне и лайки не ставят.
Понравилась баба — привёз ей
навоз.
Глядит на тебя, и платочек
поправит.
Глаза же от радости полные
слёз.
А воздух такой, что в душе
всё искрится,
Мурашки по коже как будто в
мороз.
И видя всё это соседка
кривится,
Ей видеть такое досадно — до
слёз.
Так всё натурально здесь в
нашей деревне,
Любовь — так любовь, ненавидя
— убьют.
Две тонны навоза везу
королевне!
И как на свиданье одет и
обут.
У нас всё, по правде, а
значит всё честно,
Когда не подходишь — быть
посланным нах…
А если подходишь — графинчик
и кресло,
Не то, что в двуликих у вас
городах.
Накрыли «Градом» детский сад,
Скотины эти.
И то вперёд, а то назад —
Метались дети.
Металлу в общем всё равно,
Куда послали.
Хлестал по крыше и в окно,
Осколком стали.
А он оставлен был всего —
Глядишь лазутчик.
А значит хватит одного,
Для внуков, внучек.
А раз случилось, что теперь,
Уже горело.
Вот и сюда добрался зверь,
Ты делай дело.
Детей довёл живыми в тыл,
Конец сюжета...
Возможно, он как раз и жил,
Чтоб сделать это.
Чтоб всё связалось и срослось —
В Москве дождались, в Туле.
Пусть броник не пройдут
насквозь,
Осколки или пули.
Пусть если кровью, то чужой,
Испачкана штанина.
И пусть дождутся вас домой
Наташа, Лена, Нина.
Не проберётся враг в обход,
А смерть меж ними блудит.
Пусть будет этот Новый Год
И следующий пусть будет.
Пусть под врагом растает
твердь
И в рог бараний скрутит.
Пусть точно жизнь, пусть мимо
смерть,
Пусть будет. Будет. Будет.
И загремело с неба грозами,
И по асфальту потекло.
Под вертолётами-стрекозами
Всё превращается в стекло.
Вслед полетели пули-трассеры,
Вперёд указывая путь,
Где те, что восемь лет
дубасили,
Что было нам не продохнуть.
А нам то, что — ребята
тёртые,
И по стеклу мы не скользим.
Зима. Февраль. Двадцать четвёртое.
Одна из самых страшных зим.
Всё возвращается, как водится,
И отливается в свинце.
А там рассудит Богородица,
Но это будет всё в конце.
А где-то внутри, как нарыв наболело —
Жалею — не с ними, не там.
Ушли мужики делать доброе
дело,
А я лишь плачу по счетам.
Смотрю каждый месяц — чего
нагорело,
За ночи, в которых не сплю.
Ушли мужики делать ратное
дело.
А я лишь ночами скулю.
Глаза еле видят, и сил на
исходе,
Живу всё же, как виноват.
И только лишь солнце зарёю
заходит.
Молюсь за тебя я солдат.
Стараются все, потихоньку,
как могут,
Чтоб был всё же славный итог.
Чтоб вашу — к Победе,
облегчить дорогу…
И я. И другие. И Бог.
А я не буду, не хочу,
Весёлым быть, пусть праздник
дата.
Когда скорей, скорей к врачу,
Несут товарищи солдата.
Одежда у него в крови,
И цвет лица какой-то белый.
Ему кричат — дыши, живи…
Я не хочу, хоть что ты делай.
Он не глядит и сомкнут рот,
А молод словно старшеклассник…
Но как очнётся парень тот,
То для меня и будет праздник.
Время точно не лечит,
Лишь течёт как вода.
Это путь будет клетчат,
Ну, а мы, как всегда.
Разве только хитрее,
Став с течением лет.
Не на йоту левее,
Не прозрачней на свет.
Никакого нет средства,
Изменить за года.
Человек — или с детства,
Иль, увы… никогда.