Париж двенадцатого года

Париж двенадцатого года,

Он как обычно был Париж,

Конец военного похода.

– Эй, ты по русский говоришь?

– Ты понимаешь слово «Быстро»,

Что есть в подвалах там, налей.

Вот так и появилось «Бистро»,

Что означает лишь «скорей».

И полюбили русских  дамы,

За широту их русских душ.

И были расставанья, драмы

И ревновал французский муж.

Но он молчал – не победитель,

Сейчас слуга, здесь русский пир.

На нём он был всего лишь зритель,

Романов хлеще чем Шекспир.

Под восхищенным взглядом дамским,

Вчерашний враг, точней злодей.

Поил казак «Клико» шампанским,

Своих уставших лошадей.

Отшумело лихое лето

Отшумело лихое лето,

Вместе с ним и я отшумел.

Стало тихо в душе поэта

Силу в ней покой возымел.

Пятьдесят – это срок немалый,

Странно даже, что дотянул.

На поверку такой усталый,

Недоверчивый, как манул.

Позабыты ночные пьянки,

Томный взгляд уж не греет кровь.

Вместо водочки, валерьянки

Ты на вечер мне приготовь.

И квартира, почти палата,

Где пространство моё – кровать.

И на ней без былого мата,

Буду что-то я рифмовать.

Финал

Дождёмся третьего звонка,

Финала драмы.

Но это завтра, а пока,

Полуфиналы.

Лихая осень на дворе,

Листва в опале

И жизнь готовится к зиме,

Но ты в финале.

Старайся и не подведи,

Беги умело.

Нет ничего там впереди,

Вот в этом дело.

Когда закончится финал,

То скажет зритель.

А вот неплохо тот бежал,

Что победитель.

Дороги

Не знаю что там встречу впереди –

Сыпучие барханы, степи, ели.

Но знаю, что не сбиться мне с пути,

Поскольку я иду без всякой цели.

В пути поёт мне песню ветерок,

Иль ветер завывает словно черти

О том, что в жизни множество дорог

И все они ведут нас только к смерти.

Севастополь

Одного я не пойму,

Что шипят уродины?

Я в России, я в Крыму,

У себя на Родине.

Слёз не лей, не истери,

Прыгая и топая,

Ты на стеллу посмотри,

Что у Севастополя.

Установлена дедам

Тем, что из России.

Значит, и владеть им нам,

А не жёлто-синим.

Чуть бы раньше….

То случится среди нас с каждым,

Скажут доброе и кто в злобе.

Каждый станет среди нас важным,

Понесут его, когда в гробе.

Не услышать о себе речи,

Что при жизни ты хотел слышать.

И ответить-то тебе нечем,

Чуть бы раньше, ты бы мог выжить.

Чёрные костюмы

Они-то знают: завтра мне под нож –

Здоровым стану, может быть иначе.

– Там под наркозом смерть переплюёшь?!

–  Попробую, но проще бы на даче.

Вскопать все восемь соток до одной,

Засеять многолетними цветами.

–  Прогноз?

–  Я Вам признаюсь небольшой.

В конце-концов мы встретимся же с вами.

Но я страхуюсь  

каждый день коньяк,

Я пью с хирургом

тем, что резать будет.

А значит,

если будет что не так.

Он в тех плевках, мне хоть чуть-чуть подсудит.

Ну ладно

– Что приехали молчать?

Вы расскажите, как там восемь соток?

Что кисло? Не впервой мне умирать.

Ненужно в разговоре кислых ноток.

Но если что, так я писал стихи,

В тетрадках тех, мои о жизни думы:

Кто умерли, а также женихи...

Все надевали чёрные костюмы.

Правильные люди

Есть правильные люди на планете,

Средь них ни ты, ни я, а только дети.

Идею подсмотрел у Dodo из Марселя. Надеюсь, она меня не обвинит в плагиате. У неё это в прозе, у меня в дух зарифмованных строчка.

Фанера

В эстраде сегодня в цене ягодицы,

Там стой и ресницами хлопай.

Не зря, тех на сцене, зовут поп-певицы,

Поют они ртом, как и попой.

***

Прогрессу не чужды и попа-певцы,

Звучит для нас запись с кассеты.

А если в живую споют хитрецы,

Так вспомнятся нам туалеты.

Чёрный бумер

Всё замерло, как будто кто-то умер,

Три ночи – вот такая тишина.

И только вон соседский чёрный бумер,

Мурчит ритмично что-то у окна.

Стоит сейчас похоже на прогреве,

Минут пятнадцать – и к нему придут.

Хозяева, похоже, охерели,

Куда им в три с пятнадцатью минут?

Вот подошли, как ожидалось – двое,

Мужик в плаще, и женщина в пальто.

Уедут – продолжение покоя….

А может быть у них и умер кто.