Успехи медицины

Не всё так просто в жизни как яйцо,

Прогресс бывает кровожадней волка –

Успехи медицины налицо,

Теперь мы умираем очень долго.

Pray for Paris

Скорбящих целая страна,

Где каждый стал друг другу ближе.

Смерть одинаково черна,

В Москве, Дамаске и в Париже.

Да что страна, тут целый мир,

Всех убиенных поминает.

Pray for Paris – летит в эфир,

Смерть иностранной не бывает.

“Pray for Paris” ("Молюсь за Париж").

Родники

Пусть каждый мал, но золотник

В своей дороговизне.

Все понемногу, как родник

Питаем реку жизни.

Течёт она меж берегов,

И все мы вместе с нею.

Чем больше мутных родников,

Тем и река мутнее.

Искусство

Даже картину оценивать – сложность

И понимающих скажем негусто.

Голая женщина – это же пошлость,

А обнаженная – это искусство.

Телепания

(подражание Борису Рыжему)

Сегодня Дьявол, завтра херувим,

Всё не решу – так, кем же мне остаться

И вот мотаюсь я – тудым-сюдым,

Так видно мне до смерти телепаться.

Кот и кошка

Как срок придет, присяду на дорожку,

Подумаю, что будет там – потом.

В дорогу не возьму, конечно, кошку

И точно не пойду туда с котом.

Там слышал, отворяются ворота,

За ними будет сад иль беспредел.

И то и то, немыслимое что-то,

Так рай иль ад чего же ты хотел.

Не пригодятся ни коты, ни кошки,

Там не даю ни дома, ни угла.

Не перепутать, у чертей есть рожки,

У ангелов, напротив, два крыла.

Пришла пора, присел я на дорожку

И сразу отпустила суета.

Подумал я – заменит ангел кошку,

А чёрт тогда, естественно, кота.

Коко Шанель

Ушли в историю корсеты и юбки словно карусель.

За то, что женщины раздеты…спасибо Вам Коко Шанель…

За обнажение ног и спин для лицезреющих мужчин.

Не то, что глупое занятье, оценивать фасоны платья.

Первое свидание

В глазах больших такие же печали,

И в целом кажем очень грустный вид.

И ничего, пусть буде так в начале,

Пословица не зря же говорит,

Что плохо начиналось, это значит,

Закончится совсем наоборот.

На первой встрече пусть она поплачет,

И душу всю слезами изольёт.

И пусть надежды, как барханы зыбки,

Она сегодня в прошлом – на цепи.

Возможно, завтра будут и улыбки,

Ты главное сейчас перетерпи.

Всего-то день до нового свиданья,

Там будет точно всё наоборот….

Простым лишь только кажется заданье,

Вот только редко кто его сдаёт.

Ноябрьский гром

Ноябрьский гром, то добавка к той грусти,

Как косточка в лифе, что давит под грудь,

Что властвует осень, уже не отпустит,

До лета сквозь зиму прокладывать путь.

Растают снега, и запахнет весною,

Там встретит тебя уже майской грозой.

А дальше, два шага до летнего зноя,

Его по утрам разбавляют росой.

Однако и летом случаются грозы,

Но тут босиком можно, прочь каблуки.

И вся та опасность, возможны занозы,

Но летние грозы не дарят тоски.

Михаил Анищенко-Шелехметский

Анищенко Михаил Всеволодович родился в 1950 году 9 ноября в Куйбышеве. Ушёл из жизни 24 ноября 2012 года.

Но жил Михаил Анищенко не в Самаре, а в Шелехмети, мордовском селе на Самарской луке. «Шелехметский поэт». Часто свои стихи поэт так и подписывал Анищенко-Шелехметский. Сегодня с утра на стихи.ру большая часть анонсированных произведений посвящена ему. Я такого не видел никогда.

Ссылка на его авторскую страницу жмём тут.

                                "И тьма, и свет….  И хата с краю…

                                Мерцанье вечности в груди…

                                Не первый раз я умираю,

                                Не зная, что там впереди.

                                Не первый раз вот так несмело

                                Я разрываю с миром связь…

                                Не первый раз бросаю тело,

                                Но всё равно как в первый раз."

Как запоздалая награда –

Почти три года, как затих –

День начался со стихопада

И о тебе там каждый стих.

Ложатся словно снег и пепел,

На интернетовский простор.

Уход до ужаса нелепен,

Но обещал ты нам повтор.

Возможно, есть ещё тетради,

Что не сожрал огонь костров.

Вот утонуть бы в стихопаде,

Твоих, нечитаных, стихов.

Пришёл к концу, опять в начале –

Мук и страданий круговерть.

При жизни так бы отмечали,

Возможно, отступила б смерть.

Осень-лиса

Осень рвёт все привычные ритмы

И прогулки короче теперь.

Ветер режет с опасностью бритвы

И упорством, что раненный зверь.

Бабье лето закончилось, следом

Не понять, что такое пришло.

Вечерами ютишься под пледом,

Под стучащие капли в стекло.

Ты везунчик ещё, а вот листья,

Не узнают тепла батарей….

А у осени морда-то лисья,

Нет на свете той морды хитрей.

«Да» и «Нет»

Говорили мне, любовь не лечится,

Но и не заразная она.

Полюбил, душа твоя всё мечется,

А вот у любимой ни хрена.

Так и будет жить неразделённая,

Не бывает просто – пол любви.

Биться в рёбра словно заключенная,

Вместе с сердцем, но без визави.

И сколько тех влюблённых, что остались,

Так вот без ответа навсегда.

Да сколько же их браком сочетались,

В ЗАГСе вместо «нет», сказали «да».

Быть женщиной прекрасно

Насколько же быть женщиной прекрасно,

Носить колготы, юбку до колен.

Решать самой – напрасно, не напрасно,

Старается мужчина, взятый в плен.

И после первой встречи перед снами,

Порассуждать, да скажешь или нет,

Устроить Хиросиму иль цунами,

Дать телефон, согласье на обед,

Где провести стандартный тест на жлобство,

Вновь отложить ответ тот – да иль нет.

Вот в этом есть и главное удобство,

Решать, когда остаться тет-а-тет.

А может никогда и не остаться,

В вопросе этом некому помочь.

Решиться, и сказать: пора расстаться…

И прореветь всю следующую ночь.

Второй

Всё запутано – где ты?

Помню только – поэт.

Вечно бродят поэты,

Где людей-то и нет.

Там огромны просторы,

Всё придумано там.

Там добры прокуроры

И тоска по Крестам.

Там любовь бесконечна,

Вечно чист небосвод.

Всё там, так безупречно,

Что противно до рвот.

Правда есть и другие

У поэтов миры.

Там где в путы тугие,

И расстрелы скоры.

Есть два мира поэтов,

Выбор только за мной.

Ближе мне кровь рассветов….

Выбираю второй.

Зараза

Раскусил я жизнь — заразу:

В ней всё время непременно

Вкривь и вкось идет все сразу,

В норму входит постепенно.

Меж

Когда тебе совсем уже хреново,

Поверишь тут во всякую муру.

Над дверью приколочена подкова

И всё жуёшь дубовую кору.

Любые варианты испытаешь,

Пусть шансов лишь один на миллион.

А ангел смотрит, что ты вытворяешь

И думает, с катушек съехал он.

А ты не съехал – просто шансов мало,

А значит не до выбора совсем.

Тем не понять, кого не разрывало,

Меж этим светом и меж светом тем.

А середины не дано

А середины не дано,

Или пропасть. Или величье.

Не будет, как в Бородино,

В бою ничейное двуличье.

И в поддавки не поиграть,

В надежде после отыграться.

На тридцать дней Москву не сдать,

Как в веке номер девятнадцать.

Век двадцать первый он не тот,

Здесь даже слабость на минуту,

Как было прежде, не пройдёт

И проиграешь лилипуту.

А значит, будет только край –

Или пропасть. Или величье.

Проснись Россиюшка, вставай,

Враги стоят у пограничья.

Помню, лет до шести...

Где тянулись года и казалось, что жизнь бесконечна –

мы не ведали, как обернутся дела и слова.

Полагали, что плачет с оторванной лапой кузнечик.

Он и вправду рыдал. Даже голос, бедняга, сорвал....

(Фотоснимок. Софья Сладенько. Москва.)

Помню, лет до шести мне казалось, что жизнь бесконечна,

Похоронный процесс представлялся всего лишь игрой.

А гробы полагал, то всего лишь большая скворечня –

Колотили коробкой без ткани порой.

А соседки шипели всё матери: сдай их в детдом ты,

И его и сестру – всем мытарства наступит конец.

И совсем не боялся, во сне, убегая на фронты.

В семь я понял, есть смерть – это умер отец.

И с тех пор о побегах из дома не думал ни грамма,

Пусть ещё во дворе вёл себя, как беспутный герой.

Потому что боялся – а с кем же останется мама?

Неужели с одной моей младшей сестрой.

Мама

Я всегда говорил, что источник моего безбожия – это моя мать. Поскольку я не мог представить и не представляю до сих пор, что может быть выше неё, одарившей меня жизнью, любящей меня, таким, какой я есть и не предавшей меня никогда. Это и есть Бог.

Мать мучилась меня рожая

И выпуская в этот мир.

Навечно для неё я «зая»,

Навечно для неё кумир.

Мы все же мамины сыночки,

Мы все дороже дочерей.

Мне пятьдесят – одень  носочки,

Сынок – оденься, потеплей.

Ах, мамы, мамы, мамы, мамы,

Как сыновья для них важны.

Для матерей мы строим храмы,

Где боги, в общем, не нужны.

Ночные метания

Снова будет ночь без сна:

Влюблена? Не влюблена?

Или то бокал вина,

Что был выпит мной до дна?

Так и будет до утра,

Продолжаться та игра:

Я глупа или мудра,

Раз сказала «нет» вчера?

Не нужен

Вздрогнула душа и покатилась

кубарем по грязной мостовой,

(без оглядки, даже не простилась)

в бесконечно-длительный запой….

(Вздрогнула душа и покатилась.

Тариэл Цхварадзе. Грузия.

Один из величайших авторов современности.)

Полностью читать стихотворение Тариэла тут.

Всех послать к чертям,

Никому не нужен.

Плакать по ночам,

Водку пить на ужин.

Сдал нательный крест,

Я за литр, что выдул.

И свинья не съест,

Бог давно уж выдал.

На душе легко,

Шаг всего на небо.

Сверху взять пивко,

Буду там, где не был.

Послан сам к чертям.

Тот посыл заслужен.

Я сходил, и там,

Никому не нужен.

Мраморное лицо

Легко, легко порассуждать,

Что вовсе не боишься смерти –

Да хоть сейчас линейкой мерьте,

Замеры, занося в тетрадь.

Легко, легко неведом день,

Чьего-то горя и печали.

Кто умер, те же не кричали,

Когда настигла смерти тень.

На собственных похоронах,

Мы в безразличии пребываем,

Того, что умерли не знаем,

А потому ничто нам страх.

Вот только, если нам дано

Узнать, что завтра день последний,

Лицо не просто станет бледней,

А будет мраморным оно.

Штрихи

По осени всё жёлтые цвета,

И в октябре лишь хвойные в зелёном.

Хотелось, чтоб не так, но ни черта,

Нет силы в человечестве хвалёном.

Всё будет, как расписано навек,

А мы к тому всему штрихи рисуем.

И будет в январе всё время снег,

Пусть даже чиркнем линию косую.

А в марте сотни лет поют коты,

Да как поют, до чёртиков достали.

Весны чуть-чуть подправили черты,

Коты орать, совсем не перестали.

Нет, нам не переделать этот мир,

В создании мы на задворках где-то.

Стараемся вписать, хотя б пунктир,

Его стирает дождиками лета.

Погода изменялась

Погода изменялась двадцать раз.

И это не за сутки – до обеда,

То от весны совсем не видно следа,

То от зимы лишь пар от теплотрасс.

И так гулял: под проливным дождём,

Под солнцем жарким – лишь через минуту,

То снег ложился прямо по маршруту,

А мы с чего-то постоянства ждём.

В своих поступках и своих желаний,

Забыв, что мы с природою – одно,

И коль она, как батька – что Махно,

В чём смысл тогда всех наших ожиданий.

Любимая

Любимая прости, прости,

Порою, чёрт мной хороводит.

Надеюсь, бросишь конфетти,

Когда придётся мне идти

Дорогой той, что вверх уходит.

Надеюсь, ты меня простишь,

На всякий случай – вдруг так нужно.

Возможно, что прощенье лишь

Даётся тем – о ком скорбишь,

И Бог исполнит то послушно.

Мы говорим – Господь простит,

Но одного не понимаем.

А вдруг нам Библия лишь льстит,

Бог возглавляет только МИД,

Распоряжаемся мы раем.

Я буду там, тебя дождусь,

Узнаю новости о сыне.

Пусть был по жизни тот я гусь,

Надеюсь, я не промахнусь.

Прости – навеки и отныне.

Гидрометцентр

В асфальт вколочена листва,

Что хохлома на блюде.

И мы скорее существа,

Чем люди.

А дождь всё продолжая, бьёт,

Без малого неделю.

Гидрометцентр передаёт,

Не верю.

У них один, один не два,

Вперед, давай – нахальте.

Согласна в том со мной листва,

В асфальте.