За осень

Мы сразу выпиваем как нальём,

А выпив сразу снова наливаем.

Друг друга поздравляя с октябрём,

Хотя и лучше поздравленье с маем.

Но здесь как говорится – то, что есть,

Сентябрь терпим, октябрь уже несносен,

Мы после третей можем и заесть,

И снова так, не чокаясь – за осень.

Темнота

Это всё как местная блокада,

Табуретки ставили в окно.

Я не понимал зачем, то надо,

Но боятся стал, когда темно.

 

Получилось, что не зря боялся –

И средь ночи табуретка – бух.

Ужас, как пружина, выпрямлялся,

Крик мне резал до кровищи слух.

 

Утром понимаю – нужно в школу,

Но везде разбросаны бинты.

И мазки кровавые по полу…

Так, для завершенья «красоты».

 

И не стало ни отца, ни мужа –

Резал нас он будто поросят.

Этой ночи не бывало хуже…

Забываю лет так пятьдесят.

Осенняя тоска

Свинцовым небом будто придавило,

И ты ползёшь дорогою в плаще.

В воспоминаньях то, что лето было,

А может всё же не было вообще.

 

И злишься на кого не помня даже,

Возможно просто так, ни на кого.

Не зацепиться взглядом на пейзаже,

Уже опало всё и со всего.

 

Ты сам себе становишься несносен,

Приобрели значенье пустяки.

И тем сама собой прекрасна осень,

Что может быть причиной для тоски.

Первая любовь

Я так влюблён, мне стукнуло двенадцать,

И для любви осталось пятьдесят.

Но с Колькой надо за неё бодаться.

Мальчишеские правила гласят,

Что ты – никто, когда так просто сдался,

Не дал ему, не получил в ответ.

А он же за подмогою смотался,

А также прихватил с собой кастет.

Но раз любовь, то отступать негоже,

Потом тебе – два века не простят,

И ясно мне толпою дали в рожу,

Но для любви всё те же – пятьдесят,

Остались, раз отмерил, то отмерил.

В полвека на любовь величина.

К тому же та, что я в двенадцать верил.

За дракой наблюдала из окна.

Куда не ходят поезда

Обычно в жизни – либо-либо,

Чтоб быть успешным должен знать:

Всегда успей сказать – Спасибо!

А также вовремя послать.

Или уйти, когда сам послан,

Чтоб не вернутся никогда.

Куда-то в смысле переносном,

Куда не ходят поезда.

Гора посуды

И вновь завяла вначале завязь.

И тот не станет, вот этим – первым.

Живёт, казалось, другим на зависть,

Однако трудно на свете стервам.

Посмотришь вроде другим наука,

Но если честно сказать кому-то.

Под вечер скажет себе же – Сука!

И жизнь проходит совсем не круто.

Так непонятно – зачем всё это,

С кривой улыбкой, с лицом Иуды.

И тот, кто первый гуляет где-то…

А тут немыта гора посуды.

Мёрзнет

Ночами муж ко мне плотнее,

И сладко в ухо мне сопит.

Считала – любит всё сильнее,

А он же мёрзнет паразит.

Ещё открою пару окон,

Причём вовсю, а не на треть.

Чтоб без меня и жить не мог он,

А только мог бы умереть.

Журавли

Пока ещё летят снаряды,

По направленью – на восток.

Семь долгих лет сплошного ада,

Семь лет довольно долгий срок.

 

Успели дети народиться,

Дожив до школы в дни войны.

У них совсем иные лица –

Серьёзны и напряжены.

 

Любой войны выходят сроки,

И эта кончится – дай Бог.

И снова будут на востоке,

Жить без обстрелов и тревог.

 

И где-то в небе там – высоко,

Чуть голубеющей дали.

Курлыча, с запада к востоку,

Летят лишь только журавли.

В асфальт

Это в новый мир дверца,

Если на тебя – глянет.

Глухо застучит сердце,

Может быть любить станет.

Всё пойдёт не как прежде,

Был покой теперь нету.

Вот она любовь – ешьте.

Нет теперь и днём света.

И ночами лишь слёзы –

Он и не взглянул даже.

И не поменял позы,

Ничего и нет гаже.

Может быть вернуть просто,

То, что до него было.

Или же полёт с моста,

Чтоб любовь – в асфальт вбило.

Да здесь палата

Да здесь палата, как спортзал,

Одет до торса.

А я его почти не знал,

Но он припёрся.

Принёс что носят всем больным –

Молочку, фрукты.

Мы чуть знакомы вроде с ним,

А тут продукты.

Узнал он через Интернет

Мои проблемы.

Других пришедших месяц нет,

Глухи и немы.

Я у него тогда спросил –

С чего вниманье?

Не пили вместе мы этил,

Не мылись в бане.

Не видел большей чепухи.

Кулак прессуя.

Ответил – пишешь ты стихи,

И их люблю я.