Всё есть

У них всегда в достатке ложь и лесть.

И скажем прямо – правы обожатели,

В Америке действительно – всё есть,

Ну разве только кроме демократии.

Матрёшки

Он резал ложки и ковши,

А также детские игрушки.

И в каждой часть его души,

Примерно – сотая осьмушки.

 

Всё в тишине, и лес вокруг,

Неместный коль – пойдёшь по кругу.

Но знал к нему дорогу друг,

И ведал он дорогу к другу.

 

Всё что нарезал отдавал –

За баловство считая дело.

Дитё, пока он годовал,

О душах знаний не имело.

 

Но всё же чувствовало то,

Что непростая та игрушка.

Не как из пластика авто…

Так и работала осьмушка.

 

Жил с хитрой думкой – неспеша,

В лесу протаптывая стёжки…

В игрушки разошлась душа,

Ты посмотри внутри матрёшки.

 

Совсем не думал человек,

Что дело делал он большое,

Прожил тихонько целый век…

И умер с целою душою.

Не собака

Снова снег или дождь за окошком,

То и, то, как запрет – выходить.

И душа загрустила немножко,

Следом я начинаю грустить.

 

И чем дольше, тем большей тревогой,

Наполняются мысли и грудь.

Тем грустнее слежу за дорогой,

Может всё же придёт кто-нибудь.

 

Не боящийся дождик и снега,

Приносящий и радость, и свет.

Постучит и попросит ночлега…

Вот уж вечер, а путника нет.

 

Мне одно непонятно, однако,

Почему же в дожди и снега.

Вроде я, человек – не собака,

Но вот гложет собачья тоска.

Паяц

 

У балаганного паяца,

Такой смешной и глупый вид.

Однако все его боятся,

Поскольку правду говорит.

А мы серьёзны и унылы,

И даже спорим не дерзя.

А за спиной топор и вилы,

И в этом наша правда вся.

За Биг Мак

Не стоит воспринимать это стихотворение, как исключительно о событиях в США, в каждой стране, есть две категории граждан. Одни за Биг Мак, другие за идею.

***

Как время тихое – едины,

Но чуть чего – различны роли.

Одни, штурмуют магазины.

Берут другие Капитолий.

Сны видно разные им снятся,

Кому светлей, кому чернее.

Они и бьются, если вкратце –

Кто за Биг Мак, кто за идею.

Ни чёрту кочерга

Ни чёрту кочерга, ни Богу свечка,

Так и прожил, чему и сам не рад.

А годы утекают словно речка,

Что не способна повернуть назад.

И берег всё уходит и уходит,

О чём-то мне кричат на берегу.

Ответил бы, но только скулы сводит

И потому ответить не могу.

Она была

Её безумно он любил,

Себя за это ненавидел.

И жил меж этих двух горнил,

И света белого не видел.

 

Его жалела и гнала,

Ему никак не уходилось.

Он развязать не мог узла,

Мог разрубить, но не рубилось.

 

Умрёшь такого-то числа,

Ему спокойно говорила…

Она была из мира зла.

Ему плевать на это было.

Постарел и встало время

Скалишь зубы золотые,

Как какой-то идиот.

И хохочут молодые

И не знают, что их ждёт.

 

Постарел и встало время,

Как застывшая река.

Был ты винтиком в системе,

Стал подобием зверька.

 

Что боится тьмы и света,

Громких звуков, тишины.

Понимая то и это

Как предвестие войны.

 

Остаётся только охать

И высматривать вдали.

Непонятно – с неба хохот

Или стон из-под земли.

Последний день

Ты понимаешь – день последний,

Не каждый может понимать.

Завесят зеркало в передней,

И перестелют ту кровать.

 

С которой ты уйдёшь украдкой,

Чтоб не успеть увидеть слёз.

Вслед, за заборною оградкой,

Почуяв, взвоет верный пёс.

 

Но воя ты и не услышишь,

Не взрежет душу и печаль.

Тебя зовут оттуда - свыше

И лишь дорогу замечай.

 

В последний раз тебя теплее –

Согреет солнечным лучом,

И ты умрёшь не сожалея

И ни о ком и ни о чём. 

Без вранья

Бледный вечер и я не красней,

И тоски добавляет погода.

Спать ложусь, как обычно я с ней,

Тут же мысль в направлении ухода.

 

Начинаю нести я муру,

В ней натаскано всё, без разбора –

Как ты думаешь, скоро умру?

Спи мой милый умрёшь ты не скоро.

 

Понимаю – не знает, но врёт,

Для того, чтоб меня успокоить…

И зачем я спросил – идиот,

Без вранья и семьи не построить.