Прошлое

Считают, что беспечен я –

Стучат, не спрашиваю: Кто там?

Ко мне приходят лишь друзья

По воскресеньям и субботам.

В дни остальные тишина,

Я возвращаюсь слишком поздно,

Сажусь усталым у окна,

Смотрю, как зажигает звезды.

Какой-то неизвестный мне,

Фонарщик видимо небесный –

Живёт наверно на Луне

И потому мне неизвестны.

Надеюсь, как-то он придёт,

Но постучит в окно конечно.

Он вечно видимо живёт,

Да, да живет, конечно, вечно.

Я у него порасспрошу,

Про то, что было, было, было…

С ним до утра шу-шу, шу-шу,

Ведь знание – такая сила.

Однако многое узнав,

Я от него о том, что было,

Не расскажу, и буду прав,

Ни разу то не проходило…

И люди жгли, сказавших на кострах,

Претят им те, кто оказался дошлым.

Они, всегда испытывали страх,

Пред знающими многое о прошлом.

Нофелет

Есть такой художественный фильм «Где находится нофелет?»

Что обозначает слово «нофелет»? Очень просто это слово «телефон» наоборот. Правда, стих не о том.

Совсем не помогает шоколад,

Обрести пусть толику покоя.

Дожился до того, что чёрт мне брат,

Всё не так и прочее такое.

Жизнь рушится и я за ней вослед,

Уходят, кем любим, кого любил.

И не звонит неделю нофелет

Я позвонил бы сам, но нету сил.

Повод

Среди праздничной круговерти

вдруг подумалось на бегу:

«Умереть бы своею смертью…»

И додумалось –

не смогу.

И почудилось

(словно плетью

стеганули, понятья для):

«Умереть бы своею смертью…» -

чуть постанывает земля.

(Геннадий Лысенко. Владивосток. 1942-1978)

«…Утром 1 сентября Геннадия Лысенко нашла уборщица, наводившая порядок в помещении Союза писателей, Зинаида Ивановна Гилева.» Он повесился на электрошнуре от чайника.

Мне в ночь приходят темы, как всегда,

По клавишам я начинаю клацать.

Не знал, сегодня рядышком беда,

Часы пробили нехотя – двенадцать.

И следом вдруг запели петухи,

А тут разгар бумажного витийства.

Смерть подошла.

– Вы пишите стихи?

– Прекрасный повод для самоубийства.

Лёд

Я горжусь, горжусь своей страной.

И меня лишь русский и поймёт.

Падать хорошо у нас зимой,

Ты упал к ушибу сразу лёд.

Москва. 1993 год.

Этот  стих, я писал очень много раз. Куча набросков, так и не реализовавшихся в полноценное произведение. А сегодня сел и написал, так сказать сразу в беловую. На мой взгляд, те, кто причастны к расстрелу Дома Советов 1993 году, должны ответить за годы, благодаря ним потерянные Россией. Предательство не имеет сроков давности.

Ну, слава Богу,

Что пронесло нас.

Нашли дорогу

Правей на волос.

Не понимали –

Нам быть помойкой,

Когда стреляли

В год девять с тройкой.

Козлы ложились,

Тогда под танки.

Мы не решились,

И сдав, Останкин.

А следом даже

Страну такую.

Сказали – на же,

Такому хую.

Но, слава Богу,

 Что пронесло нас.

Нашли дорогу

В говне по пояс.

Теперь осталось

Всего лишь братцы.

Заставить братцы,

Их нас бояться.

Давай Россия

Вставай с колена.

Анорексия –

Берлин и Вена.

Вы полумёртвы,

А мы же в стойке.

Забудьте год вы

Девятый с тройкой.

Таю

Таю, как сугроб по весне,

Тут без вариантов, увы.

Вот бы умереть бы во сне,

Тихо словно шелест травы.

Чтоб не напрягать никого,

Чтобы без сиделок дожить.

Скажут:

«Смерть сладка для него,

А такую как не любить».

Ошибка

Так сложно скрыть мне на лице улыбку,

Когда Господь на ушко говорил.

О том, что осознал свою ошибку,

И зря упрямством Еву наделил.

С тех пор пошло понятье - стервы,

Что струны рвут с мужицких лир.

И мужики теряют нервы,

И проклинают этот мир.

Мужики и бабы

Так незаметно – глядь годов твоих финал,

А радости ты наскребёшь едва ли.

Тебя пинали, да и ты в ответ пинал,

Вот так и за полтинник допинали.

С работы под любым предлогом не спешишь,

Квартира лишь с комфортом одиночка.

На ужин, как всегда, то ни фига, то шиш

Из Доширак и литра кипяточка.

И что ни день (и ночь) всё колет так в боку,

Как будто сутки ехал по ухабам.

Быть одиноким тяжело так мужику,

Во много тяжелее это бабам.

Мужик чего – болтать он может сам собой,

А бабе – нужно слово чтоб живое.

Мужик он что? Уходит в горе он в запой…

Без бабы он не выйдет из запоя.

Фотография взвода

Фотография целого взвода,

Все знакомы лица и я.

Не узнать, а какой была мода,

Тут у всех на плечах кителя.

Разбросало по странам и весям,

Словно брызги портовой волны.

Но пути все ведут к поднебесьям,

Не смотря на таланты, чины.

Будет встреча, я это предвижу,

Просто смерть я пока надурил.

Я их всех непременно увижу,

А сейчас лишь на плитах могил.

Не в уме

Я знаю, шепчут: «Не в уме»,

«Наверное, дошёл до ручки».

С таким не встретиться б во тьме,

Что в темноте и на летучке.

Искать он слово не пойдёт,

Не будет шарить по карманам.

Он скажет тихо (не орёт),

Что хочет мужикам и дамам.

Язык – он мой главнейший враг,

Но мы же с языком едины.

Я знаю, шепчут: «Он дурак».

Не все, а только лишь кретины.