Я заказать могу бифштекс и виски,
А также много прочих всяких
блюд.
Но если говорю я по английский,
То руки очень сильно устают.
Признаюсь так же во
французском дока,
До совершенства мне недалеко.
Я покажу рукою — Скоко! Скоко!
Про цену за бутылочку Клико.
Могу стихи про встречи и
разлуки,
И всё, где не используется
рот.
Я полиглот, но вот когда б не
руки,
Меня глядишь никто и не поймёт.
А у него стеклянные глаза,
Да и при жизни были не живее.
Ни разу не текла из них
слеза…
Он убивал так просто — не
жалея.
И нравилось особенно детей,
Которых называл он —
москалями.
Он и живым то был камней
мертвей,
Что тут и там разбросаны
полями.
На камеру хвалился, как убил,
Вон, у дороги, с внуками
старуха.
От радости затем, не с горя
пил.
На совести с глазами было
сухо.
Считал, что нету Дьявола
святей,
Тепла души, важнее холод
стали.
Он этим отличался от людей,
Особенно, когда они рыдали.
Сейчас лежал средь колосков
овса,
С нашивкой красно-чёрной
«Правосека».
Смотрели вверх стеклянные
глаза…
Он мёртвым был похож на человека.
Где-то так примерно в пятом классе,
Исходили мы из — быть не
быть.
Каждый был любимым быть согласен,
Каждый и согласен был любить.
Это для бессонниц было время,
За сезон на голову росли.
Молодое, чувственное племя,
Где любовь важнее чем рубли.
Подрастая духом, мы грубели,
Нам уже не снились корабли.
Раздражали вешние капели,
Становились важными рубли.
И примерно на шестом десятке,
Холодны где голова и кровь.
Глядя на тусовку на площадке…
Вспоминаем первую любовь.
