Мысли, фобии попрятав между строчек,
Мимолётом только лишь о них
сказав.
Может встретится тех фобий
переводчик,
Что сподобится и выдаст пару
глав.
Препарирует, по полочкам
разложит,
Поведёт по строчкам словно
рулевой.
Переводчик этот встретится быть
может.
А возможно не найдётся и
такой.
Теперь неважно что там было,
Когда что жило, то мертво.
Где дом твой свежая могила,
Совсем неважно ничего.
Зато при жизни было много,
Чего важней на свете нет.
Где вместе мы шагали в ногу,
И множество вели бесед.
Теперь в судьбе нет больше слова,
Ей некуда вставлять слова.
И нет теперь добра и злого,
И нет понятий «прав»,
«права».
Теперь в бою уже другие,
Над нами же растёт трава…
Но всё же важно, что Россия,
Пусть мы и умерли — жива.
Ещё лишь с разрешенья вечера —
Прогулки в старом парке по аллеям.
И не любовь, пока ещё игра,
В которую играть-то не умеем.
Влюбиться, а затем позвать в
кино,
И на волне начального успеха.
Вдруг выразиться как-нибудь
умно,
И покраснеть от девичьего
смеха.
И только через многие года,
Понять, что всё так сложно в
человеке.
Его слова «навеки», «навсегда»,
Совсем не навсегда и не навеки.
Ей, как матери, деток кормить,
Для неё это дело святое.
Тут не грешно поймать, и
убить.
Да безгрешно порою такое.
Мамой быть это так нелегко,
Все другие совсем не разини.
Для волчат нужно так молоко,
Только здесь оно не в
магазине.
Неудачный сегодняшний год,
Запропали все лоси, олени.
Только смерть между сосен пройдёт…
Даже ног, не сгибая в колене.
А тебя понесло по грибы,
Через час взгляд почуял
спиною.
И закончилось всё без борьбы,
Да и что там могло быть иное…
Вот вошли в шею зубы как нож,
Как в истерике сердце стучится...,
Даже кровью ты не истечёшь.
До костей обглодает волчица.
Труден жизненный путь
матерей,
Может даже трудней всех на
свете.
Умер ты, чьё-то горе, а ей…
Что теперь её выживут дети.
Мы не водку, кофе пили
И откуда взялся он.
Весь был в приблатнённом
стиле,
И, с за поясом, ножом.
Что-то начал он про зону
И про прочие дела.
С ним бодаться нет резону,
Много больно здесь стекла.
Мы прилично так одеты,
На лицо не дураки.
У него одни приметы
На всех пальцах у руки.
Матом крыл, ходила скула,
Рот пустой, чего зевать.
И грозился ножкой стула,
Чем закончится, как знать.
Мы ушли, запомнив гада,
Не бомбить же целый зал.
— Нам бы встретиться бы надо,
Напоследок он сказал.
Были встретиться не против,
И искали встречу ту.
Все мы люди. Все из плоти,
Все придём в конце к кресту.
Через две уже недели,
В парке найден был чудак.
Убивать мы не хотели…
Получилось просто так.
Вот так вот выскочишь во двор,
А там все солнцем перегреты.
Возьмёшь пивка под разговор,
На остальное сигареты.
И время медленно течёт —
Как с рюкзаком идёт в походе.
Под разговоры баб насчёт,
Всё пиво кончится. И вроде,
Твой выходной удался день.
Прошёл совсем неторопливо.
И мысль — вот мне бы
бюллетень,
И можно повторить бы пива.
А так, на завтра в смену мне,
Где как лимон я буду выжат.
Эх, быть бы мне на бюлютне…
Прошу — Господь, меня не
слышит.
К зеркалу, но не для выпендрежа —
Чистить зубы или для бритья.
Смотришь незнакомая вдруг рожа,
Следом понимаешь, что твоя.
Сразу вдруг становится
обидно,
Вроде раньше был ты — ничего.
«Ничего» теперь совсем не
видно,
Возраста сплошное торжество.
На лице морщины словно шрамы,
Что не красят твоего лица.
Облегчает осознанье драмы,
Что тебе немного… до конца.
Чтобы сдать бутылки соберу,
Что скопились с прошлого
запоя.
Из квартиры выйду по утру,
Посмотрю на небо голубое.
Встретится весь выбритый
сосед,
И пройдёт, не поднимая взгляда.
И не поздоровается — нет,
Нет так нет, а значит и не
надо.
Мы столкнёмся вечером опять,
И пойдём одной дорожкой оба.
Просто он собачку прогулять,
Я же прогулять свою особу.
Он всю жизнь в конторе
просидел,
И обедал отбивной с салатом.
Я ж за год в окопе поседел,
Ещё год мотался по палатам.
Разная у каждого цена,
Что не совпадает и примерно.
С ним живём в одни же
времена,
А подумать — в разные наверно.
