Всё было во дворе тогда,
Из веток шалаша вершина.
В колонке струйкою вода,
А вдоль дороги медицина.
Как магазин соседский сад,
Где наедались до отвала.
То было много лет назад…
Когда асфальта было мало.
Был мир большой, а мы малы,
И нас манили эти дали.
Пусть кони были из метлы,
Но мы всё время побеждали.
Прищурилась, разглядывая близко,
Все фото, словно вглядываясь
в тьму —
Вот у фонтана, вот у
обелиска,
Я даже и не помню он кому.
И взгляд прямой и вроде бы
улыбка,
И волосы на зависть всем иным.
Сказала ты — Большая мол
ошибка,
Что фото вы не сделали
цветным.
Ты не суди об этом
скороспело,
Что просто серо там, где
бирюза.
И хорошо, что фото чёрно-бело,
Не так тоска бросается в
глаза.
Как ты просила, подъехал в десять.
С подъезда вышла и не одна.
Меня он больше в два раза
весит,
Гораздо больше его цена.
Представить это мне сложно
было,
Назад неделю у нас — люблю.
Неужто быстро ты всё забыла,
Свернул бы шею сейчас рулю.
В его повадках сплошная
важность,
И не объедешь — здоров бугай.
Не перепрыгнешь — много-этажность,
Такой ударит и сразу в рай.
Не сделать вида — тебя не знаю,
И непривычно возить невест.
Что называл я когда-то заей,
Такси к тому же полно в окрест…
Сто километров почти-что
сразу —
Спокойно стрелка взяла число.
Как выжимал я педалью газа,
Всё то, что было и что прошло.
***
Стёб конечно. Но пусть будет
Мы ждём, как начнётся и бахнут,
За взрывами выйдем мы вслед.
До цели — Артемовска (Бахмут).
Идём мы почти восемь лет.
Тут главное ветер нам в
спину,
Чтоб в морду им снег и дымы.
Здесь плохо коль на половину,
Пройдя, остановимся мы.
Тогда мы окажемся в поле,
Где просто нас бей и дави.
И будет так больно от боли,
И будет так красно в крови.
Как помню, со сцены, лирично
Победы желали одной
Нам хватит одной, как обычно…
И где-то Донец за спиной.
Ролики в записи, даже прямой
К нам репортаж из окопов приходит.
Только осталось сказать — Боже
мой!
То невозможно и, что
происходит!
Просто не думал ты — именно так,
Да, происходит там именно
это.
Видишь всего результаты атак,
Сам же процесс пострашней вообще-то.
Даже пусть сядете в первом
ряду,
Там, на картинке, местами всё
«мажет».
Кадры ужасны… имейте ввиду…
Самое страшное вам не покажут.
Самое страшное в памяти их,
Запахи трупов, горящей резины.
Вам и не хватит платков
носовых,
Видеть из этого и половины.
Скоро час толпой на остановке.
Все на нервах –пачки три скурив.
Маемся, кто на допрос в
Петровке.
А кому скорей, до бати, в
Склиф.
Дёрганный что справа, на
работу,
Опозданья, то карьере вред.
Получать с утра кому охота,
Раз ещё и волчий твой билет.
Так Минтранс решает даже
судьбы:
Каторгу кому, кому расстрел.
Побыстрей приехал на
чуть-чуть бы,
Может из десятка кто успел.
А в декабрь — зимой морозы
жутки.
И Господь не слышит всех
молитв…
Не церквях он слушает — в
маршрутке,
Здесь понятней, где и что
болит.
В конце, ну в виде эпилога,
Скажу без хитрости возни, —
Пишу талантливо и много…
Я всё же, гений чёрт возьми!
Пластом лежал он третьи сутки,
Но выживать хватало сил.
Стонал о чём-то в промежутки,
Как только кто-то подходил.
Но видно бредил — жарко,
жарко.
Всё звал, пойми кого уже:
Не то Надежду санитарку,
Не то надежду, что в душе.
Ему шептали — тише, тише.
И бреда остывал накал…
Как только он из комы вышел,
Не вспомнил он кого так звал.
Теорий было тут навалом,
Горели споры, как угли…
Не всё равно какую звал он,
Ему так обе помогли.
Должен помнить всё время,
коль русский.
Если, всё же, настигнет беда,
Можно бросить хоть всё, до
разгрузки,
А товарища, вот, никогда.
И не слушать, коль просит —
оставьте,
Про чуть-чуть ему что-то
мели.
Изменить здесь не страшно и
правде.
Врёшь же не про любовь и
рубли.
Убеждать его — завтра он
встанет,
Боевые продолжим дела…
Он же свой, своя ноша не
тянет,
Пусть бывает она тяжела.
