Ой

Не любит начальство бодливости,

Будь готов к такому повороту.

Только начнёшь искать справедливости,

Будешь искать и другую работу.

Времена жизни

Ещё не началось…

я не рождён –

И даже не знакома мама с папой.

А тучи шли – беременны дождём,

Шли тяжело, как зэки по этапам.

Последняя весна, что без меня,

Обычная с дорожками прогалин.

Чуть меньше года до рожденья дня –

Шесть лет назад ушёл товарищ Сталин.

Сняты портреты, новые в чести,

О новых тех, мне в школе не расскажут.

Чуть меньше года, я начну расти,

А через три, впервые и накажут.

Я есть….

но что отмеряно, не знаю,

К смерти, как положено насмешлив.

И ко всему тихонько привыкаю,

Понимая: Кто товарищ Брежнев?

Вовсю стараюсь пропускать уроки,

О жизни знанья – из подворотни.

Штаны до безобразия широки,

Выгляжу, как можно беззаботней.

Но в целом всё спокойно, как по рельсам,

Отстукивает жизнь мои года.

Куда покажут лишь туда и целься

И решено всё – раз и навсегда.

Такое время, судьбы все по полкам

Разложены в стенах КаПэСэСэ.

Тоска такая, что готов ты волком

Завыть, но то расценят как эксцесс.

И переложат полочкой пониже,

А вот назад не будешь возвращён.

Теперь твоя похлёбочка пожиже,

А вот второе будет ли ещё.

Но не страшился голубою далью,

Дно, как не крути, но тоже твердь.

Зная, не дано идти магистралью,

Мечтал хоть не беззубым умереть.

Ещё не умер…

много поменялось.

Я до сих пор не знаю: Сколько мне,

На этом белом светушке осталось,

Ещё пожить, совсем в другой стране?

В которой чаще вешают портреты,

Не забывая прежние снимать.

Полвека, (так немного для планеты),

Как встретились мои отец и мать. 

Клубок

Когда под дых ударят или в бок,

Ударивших судить не смей.

Род людской – змеящийся клубок

И ты один из этих змей.

Не веря в сказанное – люди ж,

Им очень свойственно враньё,

Но всё ж одну из них ты любишь,

Пьёшь целый вечер за неё.

Глас её, и лик давно неведом,

Единства перетёрлась нить.

Но, даже зная – ею предан,

Ты всё же продолжаешь пить.

Сова

Я живу и об одном мечтаю,

Чтоб свои один закончить дни.

Где-то далеко, на самом крае,

Пусть бескрайней матушки земли.

Незаметны на лице морщины,

Некому в лицо мне посмотреть.

И грустить не будет мне причины,

И причин не будет мне гореть.

Буду в мир смотреть холодным взглядом,

Мир ответно дунет холодком.

Никого, ни человека, рядом,

От того не сдавит горло ком.

Тех, что причинили мне страданья,

Тех, что я страданья причинил.

И когда закончится дыханье,

Рядом никого, кто б схоронил.

Значит, будет некому поплакать,

Разве что прирученной сове….

Может в день, когда сплошная слякоть,

Всё же кто-то вспомнит обо мне.

Ночные встречи

Произведение не фантазия, а ассоциация последних двух ночей. Честно говоря, никогда такого ужаса не испытывал просыпаясь в холодном поту. От страха даже рвало. Никогда не думал, что от страха может вырвать. По крайней мере, теперь знаю, что такое настоящий страх.

Под сенью фонаря,

Дней чётных и нечётных.

Опять ночами я

Во снах встречаю мёртвых.

О жизни говорим,

О том: Ну как ты? Где ты?

О смерти поострим,

Как желтые газеты.

И в полную луну,

Я в полночь просыпаюсь

И знаю, не усну,

И даже не стараюсь.

И разъедает пот

Как тело бедуина.

Мне руку подаёт

Мария Магдалина.

Тут волком можно выть,

Пусть вой мой третьесортный.

Мне б до утра дожить,

Но утром словно мертвый.

Пропала Муза…

Пропала Муза, рифмой не грешу,

Пусть иногда стучится Мельпомена.

С отчаянья, кто курит анашу,

А у кого-то вся в проколах вена.

Здоровье гробят ради пары строк,

Одновременно многое что горбят.

Претит мне кокаин, что нюхал Блок,

От водки по утрам меня коробит.

Вот ночь отпели лихо петухи,

За ночь ни строчки за собой не числю….

Когда перестаёшь писать стихи,

То остается наслаждаться жизнью.

Мельпомена – Муза трагедии.

Целая жизнь

Много месяцев не писал о любви, вот сподобился.

Мы с тобою прощались ровно час,

Не знал, не знал, куда себя мне деть я.

Я так влюблён, я так влюблён был в Вас –

Что этот час мне стоил пятилетья.

Что-то слышал я про «прощай», «прости»,

Между ними плыли междометия.

О любви думал всё – о глупости,

Стоило мне то – десятилетия.

Не одна такая на планете –

Утвержденья эти боли двоило,

Я любил одну лишь вас на свете

И прощанье целой жизни стоило.

Рента

Радости от жизни не осталось,

Толку нет в каменьях и шелках.

Только бесконечная усталость,

Тяжесть (лет прошедших) на ногах.

Мысли всё пожухлою листвою,

Ткут собой безжизненный ковёр.

Нового себе я не открою,

То, что знал, крадёт ночами вор.

Недалёк, похоже, от маразма,

Он позорней смерти и страшней.

Простенького не сложу я пазла,

В жизни – я не выглядел смешней.

Вены резать – против жизни подлость,

Не подлил, не буду под конец.

Вот такая братцы безысходность,

Вот такой всего пути венец.

Клоуном на площади закончу,

Весело на площади со мной.

Буду я шутить, как можно тоньше,

Старый, некрасивый и больной.

Буду ждать от вас аплодисменты,

Тех, что как подачка старику.

Мог бы жить я на доходы с ренты,

Мог бы,

но,

похоже....

не смогу.

Что это?

Снова главное слово: «Пли»,

Снова неба боятся дети

Вгрызаются в тело земли

Из металла снаряды-плети.

Не Великая, а страшней,

Что мирно – Гражданской зовётся,

Своих пожирает детей,

Что так радует инородца.

И ответа никто не знает,

Так убийство, санация? –

Это нация умирает,

Очищается нация?

Письмо

Полгода всё рекламные проспекты,

Но фиг вам – не куплю я ни черта.

Пол-ящика ненужные объекты,

Вторая половина – пустота.

Вот минусы того, что независим,

Но тот, кто близок мне, совсем не враг.

Так хочется прочесть хоть пару писем,

Где спрашиваю, что я там и как?

Полгода не встречаются конверты,

Быть может, что они запрещены.

Ну чем мы провинились – интроверты?

Что главное для нас всегда лишь – мы.

И без надежды вновь открыт мной ящик,

Но есть конверт – солидное письмо.

И вот несусь я с радостью щемящей,

Не глянув даже от кого оно….

И разворот письма – как будто обнят,

Но прочитал… и как-то сразу стих.

Ну, надо же, в налоговой-то помнят,

В отличие от близких и родных.